Сядьте на пол
Шрифт:
— Там живут гномы, — не задумываясь ответил я.
Почему гномы? За два месяца до этого мы проводили Праздник Фонариков, дети искали в парке спрятанных гномов. А позже, когда гуляли в том же парке около башенок вентиляции метро, возникла идея, что именно из этих башенок гномы и выходят.
Заснеженное кладбище тоже напоминало поселение какого-то маленького народца. И мне не хотелось объяснять трёхлетней дочке, что там вовсе никто не живет, а точнее говоря, там как будто бы живут покойники. То есть не живут на самом деле, они ведь покойники, но их почему-то принято туда селить… Нет, сейчас рановато, незачем портить прогулку. Но
На меня осознание смертности свалилось в подготовительной группе детсада. Я хорошо запомнил тот день. Мне тогда рассказали одну из типичных детских страшилок, про Черное Покрывало, которое всех забирало по очереди. Я слышал такие страшилки и раньше, но в тот день до меня вдруг дошло, что история в каком-то смысле реалистичная. Видимо, это было связано со смертью бабушки. Сами похороны прошли стороной, меня как-то "поберегли" от деталей. Но то, что её больше нет, в сочетании с детской страшилкой, привело к логичному обобщению: мы все умрём. И я, и родители.
Я даже играть перестал от этой мысли. Сидел во дворе детсада на пожарном жёлобе, с которого мы любили кататься, смотрел на детей своей группы, игравших в "вышибалу", и думал — они тоже все умрут. И воспиталки тоже. Но про самого себя было страшнее всего. Меня не будет вообще! Как это так?
Я думал об этом ужасе весь тихий час. Кажется, именно для этого "тихие часы" и предназначены: я на них почти никогда не спал, а поскольку требовалось лежать и не разговаривать, оставалось только размышлять (взрослым людям очень не хватает именно такого "тихого часа" в середине дня).
И вот наконец за полдником, когда я макал печенье в тёплое молоко, меня осенило: жить мне ещё долго, лет сто или двести, и за это время доктора и учёные придумают, как сделать, чтобы я не умер. Эта мысль успокоила меня надолго. Правда, различные экстремальные ситуации все равно вызывали тот самый страх, который появился тогда в садике. Можно ведь умереть, не дождавшись помощи замечательных учёных. Все вокруг по-прежнему умирают.
Не помню, чтобы я спрашивал родителей об этом. Однако придуманная мною успокоительная вера в учёных вполне соответствовала их прогрессивному инженерному мышлению. Одно только было непонятно: родительская традиция ухаживания за могилами. Позже я догадался, что традиции могут исполняться и без особой религиозности. Кладбище вообще очень спокойное место, там много деревьев и мало людей. Посещение кладбища — приятная медитация, способ отдохнуть от суетливого города. Свою лучшую картину пастелью я нарисовал на кладбище.
Когда мне было уже лет двадцать, мы с отцом в очередной раз были у бабушкиной могилы (он красил ограду), и я спросил его:
— А ты ведь мог бы с таким же удовольствием… рыбу ловить или дачу строить?
К моему удивлению, он не обиделся. Усмехнулся и ответил:
— Да, пожалуй. Просто туда ехать дольше.
Наверное, теперь я даже благодарен родителям за то, что они не парили мне мозги "жизнью после смерти". Это не значит, что у них не было иллюзий. Было, и предостаточно. Но вот со смертью мне пришлось самому разбираться. И мои представления о ней с тех пор стали поинтересней, чем детская вера в умных врачей. Но сейчас разговор не обо мне.
Когда стали подрастать дети, я понял, что есть другая проблема. Даже если я не буду
У старшего это стало проявляться в четыре года. Однажды он рассказал мне про "внутреннего волшебника", который иногда дает ему советы. Аккуратными расспросами я выяснил, что эта история — от мамы. Они были вместе на каникулах у тёщи, ходили там в церковь.
— И чего ты там делал?
— Молился.
— А как?
— Ну, просил у Бога, чтобы у меня и у папы все было хорошо.
— И Бог ответил?
— Да, он сказал: так и будет.
Вначале я собирался наехать на родственников, чтобы не забивали ребёнку мозги. Но даже если бы они меня послушались, проблема бы никуда не делась. Дети в этом возрасте все равно живут в "волшебной реальности", их ещё окружают все эти сказки и мультики, Деды Морозы и Черные Покрывала. В некоторых случаях сказки даже помогают чему-нибудь научить, потому они и держатся в культуре. Я вон тоже дочке про гномов рассказывал.
С другой стороны, подрастая, дети сами начинают интересоваться деталями — и понемногу взламывают религиозные догмы. В книге Чуковского "От двух до пяти" [20] приводится забавный пример из воспоминаний Тургенева, опубликованных в 1884 году. За сто лет до появления термина "мем", который используют сейчас для описания религиозных идей, маленький Ваня Тургенев изобрёл это слово для того же самого:
«Кто-то, — вспоминает Тургенев, — завел речь о том, как зовут дьявола, никто не мог сказать, зовут ли его Вельзевулом, или Сатаной, или еще как-нибудь иначе.
— Я знаю, как зовут, — сказал я и сам испугался.
— Ну, если знаешь, говори, — отозвалась мать.
— Его зовут "Мем".
— Как? Повтори, повтори!
— Мем.
— Это кто тебе сказал? Откуда ты это выдумал?
— Я не выдумал, я это слышу каждое воскресенье у обедни.
— Как так — у обедни?!
— А во время обедни выходит дьякон и говорит: вон, Мем! Я так и понял, что он из церкви выгоняет дьявола и что зовут его Мем.
Удивляюсь, как меня за это не высекли. Но, как ребёнок, я на тот раз был совершенно искренен — просто не понял славянского слова "вонмем" и толковал его по-своему».
Видите: даже невзирая на боязнь наказания, дети всегда умудряются найти нестыковки во взрослой модели мира, и активно пытаются строить собственную. Это значит, что религии вовсе необязательно отвергать всем скопом. Нужно просто помочь с ними разобраться. Ведь религии — это человеческие истории. Они разные, потому что люди разные. Они во многом вымышленные, потому что люди при пересказе могут приукрашивать или сокращать. Тем не менее, в этих историях есть своя правда, какой-то опыт, который люди хотели передать другим.
Такой подход я и стал практиковать. Когда мы рассматривали мозаики в Храме Спаса на Крови в Питере, я спокойно рассказывал Киту про персонажей и истории, которые там изображены. Но именно как истории, как сказки. А на другой день мы читали мифы Древней Греции, и моё предисловие звучало так: "Греки верили, что богов много, и каждый бог отвечает за что-то своё".
Кит начинает размышлять: один Бог — это конечно было бы удобнее для людей… Но тут же начинает сомневаться: «Он же не мог бы везде успевать, если он один»! С альтернативными греческими богами аналогичные заморочки: