Сыграй мне смерть по нотам...
Шрифт:
– И я на него похож на портрете? – обиделся Самоваров. – У меня и клыков-то нет!
– Что ты, Колян! Ты не на засранца, ты на самого, на голливудского похож! Что-то нечеловеческое у тебя светится в левом глазу, – ткнул Стас пальцем в Настино полотно. – Что делать! Женщины вечно нас монстрами изображают, гадами. А себя – ангелочками!
Самоваров заметил:
– Кстати, Франкенштейна тоже женщина придумала, Мери Шелли.
– Я так и думал! Была и у меня одна такая – менеджер по продаже моющих средств. Очень замуж за меня хотела. Но при этом безостановочно долбила: вы, мужики, такие грубые, такие волосатые,
– И ты стимулировал?
– Какое-то время. Недолго. Потом плюнул! Не выдерживал: на ходу засыпал. Сам знаешь, какая у нас, ментов, работа. Она обиделась, теперь не видимся. Ты один везун у нас – отхватил красотку. Садись, наливай мне чаю и рассказывай.
– Что рассказывать? – смутился Самоваров.
Он решил, что Стас хочет знать подробности его личной жизни.
– Как это что! – вскричал Стас и потянулся к самой большой из самоваровских чашек, на которой были искусно нарисованы два лысых китайца. – Как что! Забыл, что ли? Обещал же поспрашивать про старичка, что внезапно скончался. У него ещё кто-то все кошачьи миски выдраил.
– Про Щепина?
Теперь Самоваров смутился ещё больше: он начисто забыл о просьбе Стаса и ничего нового о князе-анималисте не разузнал. Даже свою последнюю встречу со Щепиным он вспоминал смутно. Перед глазами привычно возникал образ проклятого кота с бакенбардами, а всё прочее затягивалось кисейным туманом. Или не было ничего важного в полупьяной болтовне старого скульптора?
Стас терпеливо ждал ответа. Он прихлёбывал чай и ловко кидал в рот мелкие печенюшки (Самоваров всегда держал в старинной жестяной банке печенье для гостей).
– Ну, и как? – спросил наконец Стас.
– Да никак, – признался Самоваров. – По нулям. Правда, видел я тут одного закадычного друга Щепина, некоего Селиванова. Это бывший художник-оформитель. Он говорит, что перед кончиной новых знакомых у Щепин не появилось. Селиванов каждый день бывал у Щепина в мастерской. Гостил подолгу – выгнать его трудно. Даже ночевал часто. Так что был в курсе всех дел. Доверять ему можно – дяденька немного пьющий, но неглупый. Мне не соврёт.
– Как, говоришь, его фамилия? – хрустя печеньем, осведомился Стас и достал записную книжку. – Селиванов? Ну-ка, поглядим… Пьющий Селиванов… Нет, такого я ещё не допрашивал. Многих других – да, а этого нет. Слушай, художники все вот так, сплошняком, закладывают?
– Нет, конечно. Многие не пьют вовсе. Но Щепин дружил именно с пьющими. А что, дело еще не закрыли? Ты на естественную смерть вроде надеялся.
Стас заглянул снова в жестяную банку, но там осталось только два печенья. Из деликатности он их не тронул и со вздохом сообщил:
– Не вышло у нас естественной смерти. У старика был сердечный приступ, но в организме обнаружились следы некоего препарата на основе дигиталиса. Нашлась и точечка на предплечье – след от инъекции, сделанной незадолго до смерти. Один-единственный след, других уколов не было. А ведь старики обычно любят
– Щепин традиционной медицины не признавал, – напомнил Самоваров.
– Похоже, наш скульптор от той единственной инъекции и помер. Типичный приёмчик охотников за квартирами!
– Что, наследники квартиры объявились?
– В том-то и дело, что нет. Квартира не приватизирована! Никто, кроме Щепина, в ней не прописан, назойливых родственников не замечено. Сам он в мастерской дневал и ночевал. По словам соседей, в последнее время к Щепину на дом вообще никто не захаживал.
– Родственников точно никаких? – спросил Самоваров.
– В Нетске никого. Нашли в квартире Щепина открытки полувековой давности из Калининграда. Там у Щепина, оказывается, двоюродный брат жил, единственный родственник. Связались с Калининградом: кузен Щепина давно скончался. Дочка кузена, опять же единственная, лет десять как живёт в Германии, где процветает в качестве жены популярного пластического хирурга. Вряд ли эта дама заказала убийство дядюшки из далёкого Нетска. Зачем? Чтобы завладеть его однокомнатной квартирой, до крайности загаженной кошками? Это невозможно: он не собственник. Так что с родственниками облом. Чёрт знает что такое! Не в твоём ли самоваре дело? Золотой он, что ли?
– Облом и тут. Вчера я получил от наследника Тверитина и самовар, и чайник, причём без особых проблем, – сообщил Самоваров.
– Всюду клин! – крякнул Стас и взял-таки печенюшку. – Одна мне осталась надежда: смотреться в колодец двора… Деваться некуда – выкладывай всё, что знаешь, про второго покойника.
– Какого?
– Про этого поэта-песенника с самоварами.
– Давно бы так! Тверитин Матвей Степанович тоже скончался от сердечного приступа, – сказал Самоваров. – Ты прав, за него браться теперь надо – кошек он не держал, но и у него в кабинете основательно прибрались, полки вытерли и на батарею повесили тряпочку сушиться. Что это, как не фирменный почерк убийцы? Пересмотри сводки за последнее время: может, этот чистюля ещё у кого-то побывал?
– Не учи учёного, корифей искусств! Лучше скажи, какой смысл этих дедов убивать? Должен же быть мотив? От скульптора осталась только выморочная квартира, которая никому не достанется. Статуйки его, как ты и говорил, гроша ломаного не стоят – я консультировался. Мастерскую ему арендовал Союз художников, теперь другой ветеран в ней работать будет. В чём тогда дело? И поэт тут к чему?
– К чему, не знаю, – сказал Самоваров, – но наследство у него не чета щепинскому. Шикарный особнячок в центре, а также коллекции – неровного качества, но не копеечные. Да и деньги быть должны. Но вот незадача: наследник у него официальный и единственный – тот самый Смирнов, что мне самовар и чайник вернул.
Стас ухмыльнулся:
– Что, если он наградил тебя чайником, значит, уже и убийцей не может быть?
– Не похож. Смирнов – человек респектабельный, обеспеченный, – возразил Самоваров. – Это известный композитор и дирижёр. Унаследованный особняк будет превращён в центр детского вокала. Станет кто-то в наше время убивать ради общественной пользы? К тому же Смирнов был очень привязан к покойному.
– Все и всегда к покойным очень привязаны, – цинично заметил Стас. – Может, твой дирижёр с ума сошёл? И решил ради детишек пришить поэта?