Сын Архидемона (Тетралогия)
Шрифт:
Кажется, я высосал из него душу.
Но это меня сейчас не заботило. Я развернулся к последнему оставшемуся в живых — Джемулану. Он лежал там, где я оставил его пять секунд назад. Не мертвый — только парализованный. В его глазах светился ужас — до него наконец-то дошло, что меня следует бояться.
Я выпотрошил его, как куренка. Вспорол брюхо и выволок наружу связку кишок. Но жизнь в нем все еще теплилась, сознание все еще не угасло. Даже с вывалившимся на траву внутренностями сид продолжал таращиться на меня
И тогда я принялся его жрать.
Восторг! О, какой это восторг! Я и не представлял, что это до такой степени вкусно! Я с наслаждением рвал жертву на куски, набивал пасть сочным, сладким мясом, истошно хохотал… а где-то за гранью сознания кто-то истерично вопил…
— …патроооооооооооооооооооон!.. — доносился до меня какой-то тоненький писк.
Я ничего не слышал. Меня полностью охватила эйфория — я кувыркался, разбрызгивал кровь и потроха, перебрасывал с руки на руку отрубленную голову.
— Сдох ты наконец-то?! — прохрипел я, глядя в мертвые глаза Джемулана. — Сдох?! Кто теперь главный, а, сука?!!
Эйфория вдруг исчезла, резко сменившись бешенством. Теперь я ненавидел не только проклятого сида — я ненавидел весь мир. Словно обезумевший берсерк, я катался по земле, поливая ее кислотной слюной и взрывая когтями. В глазах почернело, я заорал с такой силой, что с ближайших деревьев осыпалась листва…
…а потом в голове что-то лопнуло. Слабый писк на самой границе сознания куда-то исчез. А я наконец-то пришел в себя и в ужасе уставился на свои руки и наполовину съеденный труп Джемулана.
Твою мать, это же я его сожрал!!!
Никогда еще я не чувствовал себя настолько отвратительно. Да еще и это чувство в голове… больно… черт, как больно… мозг словно погрузили в кислоту…
— Рабан!.. — взвыл я. — Рабан!..
Рабан не отвечал. Молчание. Я чувствовал в голове полную пустоту.
— Рабан!!! — страшно закричал я.
Гробовая тишина и боль в голове говорили о том, что случилось непоправимое.
Я убил Рабана.
Глава 22
Я сидел на траве, прислонившись спиной к толстому дереву, и тупо смотрел на поляну. Изуродованную, обгоревшую, траченную кислотой поляну, на которой все еще валялись полтора трупа. Я неподвижно сидел на одном месте и ждал смерти.
Я яцхен. Мое тело было создано в биологической лаборатории базы «Уран». Создано несовершенным. Тело яцхена и человеческий мозг не сочетаются друг с другом — кровь одного не подходит другому. Только благодаря Рабану я все это время оставался в живых. А теперь его нет, и мое тело стремительно убивает мой мозг.
Не знаю, сколько осталось до конца. Несколько минут? Несколько часов? Я совершенно не помню, сколько прожили остальные пять яцхенов, прежде чем сойти с ума, а затем погибнуть. Я бы спросил об этом
Рабана нет. Я это чувствую. Я чувствую, что в мозгу что-то необратимо изменилось. Даже когда Рабан был в отключке из-за шокера Торквемады, такого ощущения в голове не было. Тогда он просто молчал… просто молчал, словно ненадолго уснул или куда-то отлучился. А теперь его нет совсем. И больше не будет.
И Направление отключилось. Совсем отключилось — сколько ни стараюсь что-нибудь нащупать, ни черта не получается. Видимо, оно тоже было завязано на Рабана. Или он сам его на себя перевел — этот мелкий гаденыш много чего у меня в организме перестраивал.
Впрочем, мне сейчас не до Направления. На мозг волна за волной накатывает боль. Раскаленные шурупы. Ведро кислоты. Адское пламя. Все это и многие другие идиотские метафоры. Боль постепенно распространяется ниже — все тело уже горит огнем. Руки двигаются как-то неправильно, хвост почему-то дергается… круги перед глазами плывут.
Наверное, я уже начинаю сходить с ума. Это невозможно определить — ведь каждому сумасшедшему кажется, что он нормален. Были бы здесь другие люди, я бы спросил их — сумасшедший ли я? Может быть, я бы их съел потом. Хочу есть. Не доесть ли мне Джемулана? Все равно я уже начал. Да и тот второй валяется совсем нетронутый.
Вот ведь какая загогулина — какой-то жалкий мозговой полип, крохотная фигня, которая меня все это время только раздражала… и такая большая потеря. Я бы погрустил о бедном погибшем Рабане, но какой в этом смысл, если я все равно скоро к нему присоединюсь?
Не начать ли копать могилу, пока я еще что-то соображаю? Сам себя не похоронишь — никто не похоронит. Двигаться, правда, трудновато…
В глазах совсем потемнело. Уже ничего не вижу.
Ничего не вижу…
Так я пролежал несколько часов. Несколько часов я лежал неподвижно, ожидая перехода в лучший из миров. Потом из-за деревьев брызнули солнечные лучи, и я вдруг осознал, что до сих пор жив. Наступило утро, а я все еще жив.
И не только это. Голова все еще болит, но не так мучительно, как раньше. Тело странным образом пульсирует. Очень, очень необычное ощущение. Может, я все-таки буду жить? Может, мне больше не нужен керанке, чтобы организм нормально функционировал?
— Да, больше он нам не нужен, — неожиданно услышал я.
На миг мне показалось, что это Рабан. Но я тут же сообразил, что голос совершенно другой. Другой тембр, другие интонации. Голос Рабана всегда был каким-то бесплотным — ведь он не говорил по-настоящему, а просто передавал вибрации на мое внутреннее ухо. Но этот бесплотным не был. Он был предельно материальным — из него буквально сочилось самодовольство. И кажется, я где-то уже слышал его раньше…
— Я что-то слышал, или я уже сошел с ума? — осторожно уточнил я.