Сын Архидемона (Тетралогия)
Шрифт:
— Какие еще евреи? — спросил Сигизмунд.
Я запоздало вспомнил, что к его двадцать девятому веку разделение на расы и нации давно осталось в прошлом.
— Не важно. Главное то, что нам пора сваливать, пока есть время. Мы и так задержались…
К нам подошли граф Этьен с переводчиком. Предводитель отряда крестоносцев благожелательно улыбнулся Сигизмунду (на меня он по-прежнему смотрел неприязненно и с подозрением) и что-то сказал. Переводчик со скучающим видом перевел:
— Мой господин восхищен вашим исскуством в бою без оружия. Вы первый, кому удалось не проиграть ему в этом виде сражения. Он предлагает
— Передайте графу мою благодарность, — кивнул Сигизмунд. — Я с большим удовольствием принимаю его предложение.
Я подождал, пока переводчик окажется вне зоны слышимости, и коротко потребовал:
— Напяливай скафандр. Уходим.
— Я отказываюсь! — стал в позу принц. — Эти люди надеются на нас!
— Угу. Понятно. Продолжаем играть в героя. Что ты предлагаешь, отстреливаться до последнего патрона?
— Хотя бы так.
— И что это решит? Да мы ни хрена не изменим! С чего ты вообще взял, что они чем-то лучше этих крестоносцев? Через полвека они знаешь как отыграются!
Сигизмунд продолжал укоризненно смотреть на меня.
— Ох какой же идиот… — простонал я. — Да пошел ты!… Дыню тебе в рот… Пожалуйста, оставайся тут, защищай этих феллахов! Может, еще и калифом сделают! Посмертно… Я-то всегда успею смыться — не в другой мир, так хоть по воздуху! А ты оставайся, плевал я на тебя! И на дедушку твоего плевал! Нужен он мне триста лет — миров полно, подыщу себе другого Императора! Тьфу на вас на всех, придурки!
Неожиданно я заметил, что камера в плече скафандра направлена прямо мне в лицо. Вся злость сразу куда-то испарилась. Немало этому помог и Рабан, тоскливо захныкавший у меня в голове от боли. Мне стало так стыдно, как будто хомячка пнул.
— Ты что, все еще записываешь? — осторожно уточнил я.
Сигизмунд молча кивнул.
— Этот кусок потом сотрешь. Я сам прослежу. Ладно уж, хрен с тобой, попробуем что-нибудь сделать… Эй, ты, дед, подь сюды!
Старейшина тут же подбежал, как послушная собачка. Роль хвостика играли еше несколько мужиков.
— Значит, так. Я отправляюсь к Аллаху и спрошу у него совета… А вы ждите. Твое Высочество, займи чем-нибудь этих рыцарей.
— Чем? — растерялся Сигизмунд.
— Да хоть песни им пой! Чем угодно! Пушку не теряй, если что — держи оборону. У тебя там сколько патронов?
— Полного заряда хватает на пятьдесят выстрелов. Батарея сама со временем подзаряжается, где-то за сутки…
Я быстро произвел расчет. Сигизмунд стрелял трижды, я — один раз, вхолостую. Значит, осталось сорок шесть «патронов». А рыцарей всего с полсотни. Проблем возникнуть не должно…
— Угу. В общем, жди.
ГЛАВА 26
Ловкость рук — и никакого мошенничества!
Я стартовал со скоростью хорошей ракеты. С земли за мной зачарованно следили сотни глаз — одни с ужасом, другие с восхищением. Рыцарскому спецназу через переводчика объяснили, что я полетел советоваться с Аллахом, и они моментально подняли возмущенный шум. Но никто не сдвинулся с места.
Плохо, что небо такое чистое. Ни одного облачка, чтобы замаскироваться! Пришлось просто
Армия крестоносцев, ползущая по пустыне, напоминала колоссальную гусеницу. Она растянулась на несколько километров и двигалась очень медленно. Видимо, крестоносцы не слишком торопились к Гробу Господню.
Впереди шла конница — несколько тысяч латников с копьями, высоко поднятыми штандартами, разнообразными гербами на щитах. Интересно, а им не жарко в этих доспехах? На аравийском солнышке они должны здорово раскалиться…
Следом двигалась пехота и обозы. Пехотинцев было в несколько раз больше, но вооружены они были куда как хуже, и доспехи на них были пожиже. А в обозах кучами везли награбленное, провизию, раненых и прочее добро, не способное передвигаться самостоятельно. Там же я заметил немало женщин явно нетяжелого поведения — маркитантки.
— Где тут самый главный? — деловито поинтересовался я, осматривая караван сверху.
Держался я на такой высоте, чтобы мне было все видно, а вот меня — нет. Если кто и заметит, примет за ворона или грифа…
— Главных здесь несколько, — хмыкнул Рабан. — Вон тот в рясе — Петр Пустынник. Он пришел самым первым, с войском простолюдинов, и первым же потерпел поражение. Но на него можешь не обращать внимания, сейчас он уже ни на что не влияет. Сейчас самый влиятельный жук — герцог Готфрид Бульонский. Вон тот, толстый, который впереди всех гарцует. Он и Иерусалим возьмет, и править там потом будет. Вообще-то в самом начале крестоносцев было полтораста тысяч, но повоевали уже немало, так что три четверти войска потихоньку рассосалось. Зато остались как раз самые крутые и упертые!
— Угу. Понятно. А как ты думаешь, что будет, если я этого Готфрида сейчас убью?
— Ну-у-у… — задумался Рабан. — Точно сказать невозможно, но думаю, они на пару-тройку дней задержатся, переругаются все, потом выберут нового лидера и попрут дальше. Готфрид все-таки не Чингисхан и не Аттила, из-за него они назад не повернут. Сами управятся…
— Но у нас будет пара дней отсрочки… Ладно, все равно ничего лучше я не придумаю. Кокну его, а этим, в деревне, скажу, чтоб драпали куда-нибудь, да побыстрее… Блин, теперь наверняка в черти угожу, не отмажусь…
— Это точно, — вздохнул Рабан. — Станешь новым Гаврилом Принципом… ну это который эрцгерцога Фердинанда в четырнадцатом году застрелил, — пояснил он, догадавшись, что я не знаю, кто такой этот Таврило.
— Знаешь, а ведь ты был прав — зря мы с этим принцем связались! Идеалист хренов… Лучше б у меня Палач был в напарниках — он хоть и шизанутый, но зато никогда со мной не спорит.
Рабан подчеркнуто молчал.
— Ну что, идем в атаку?… На таран!!! — взревел я, пикируя вниз.
И затормозил. Я пролетел всего метров десять и резко замахал крыльями, едва не порвав перепонки. Мне вдруг пришла в голову замечательно остроумная идея, способная, если повезет, не только затормозить войско крестоносцев, но и вообще отменить Первый Крестовый поход. А то и последующие! Более того, если вести об этом разлетятся по миру, я окажу серьезную услугу христианству!