Сын архидемона

Рудазов Александр

Но я все равно беспокоился. Если ваш лучший друг будет стоять с оторванной рукой, вы тоже забеспокоитесь. А если не забеспокоитесь. ну хреновый из вас друг тогда.

– Кстати, я бы на вашем месте тут не задерживался, – напомнил Гадюкин.

– Двигайтесь к выходу, пока свободно. А то сейчас охрана набежит.

– Давайте и вы с нами, профессор, – предложил я. – Я вам могу политическое убежище обеспечить. вон у полковника на родине, например.

– Спасибо за предложение, тронут. Но я считаю так – где родился, там и пригодился.

– Патриотизм – это правильно, –

одобрил я.

– Я сам горячий патриот. Слава России и все такое. Только у вас ведь проблемы будут, профессор.

– Да не будет у меня ничего, батенька, – отмахнулся Гадюкин. – Я просто скажу, что вы меня силой заставили.

– А если не поверят?

– Тогда под психа закошу. Мне не привыкать. Хотите посмотреть, как я падучую разыгрываю?

Мы вежливо отказались. Гадюкин обиделся. На обратном пути нас никто не потревожил. Ну как никто? Лифты отключили, конечно. Был бы я один, так и по шахте нормально бы влез, но у однорукого мертвеца и толстого полковника КГБ это вряд ли получится. А вот интересно, где у них эти самые лифты включаются?

Короче, ориентируясь через Направление, я влез по шахте, добрался до станции управления, вырубил охрану и врубил электричество. Святогневнев и Щученко, с которыми я заранее все обговорил, тут же поехали наверх, используя карточку Гадюкина. Я же вытащил охрану наружу, аккуратно разложив их у стеночек, запер дверь снаружи и ушел тем же путем – через лифтовую шахту. О конспирации я больше не заботился. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились.

Святогневнев и Щученко дожидались меня в вестибюле. Причем Щученко с гордым видом держал в руках штуковину, похожую на кривобокий огнетушитель. Оказалось, однако, что это совсем не огнетушитель, а вовсе даже наоборот – огнемет. Тот самый, о котором упоминал Гадюкин. Щученко, как и положено чекисту, ничего мимо ушей не пропустил, все зафиксировал. И я даже не сомневался, что при необходимости он этот огнемет применит без раздумий. Да и без необходимости тоже.

Входную дверь я вырезал. А то она тоже почему-то была заперта. Еще и турель кто-то додумался включить. нет, ну вот это нормально – устанавливать на входе в НИИ пулеметную турель? Хорошо, что там оказался именно я, я пуленепробиваемый. А человека и убить бы могло.

Потом мы прорвались к вертолетной площадке. Я решил, что лучше так, чем возвращаться прежним путем, – там нас всяко ожидают. Хотя у вертолетов нас тоже ожидали – одиннадцать мужиков с автоматами . Я велел Святогневневу держаться за мной, а Щученко – за Святогневневым, сам же пошел вперед, демонстративно сложив руки на груди.

– Сдавайтесь, пожалуйста, – неуверенно попросил паренек с лейтенантскими погонами.

– А то нам велено вас пристрелить.

– Вы знаете, кто я такой? – прохрипел я. – Я яцхен!

– Да мы знаем.

– Не перебивай!!! – взревел я, резко подаваясь вперед. Все остальные сразу подались назад.

– Я яцхен! Мои когти режут сталь, как поролон! Моя шкура выдерживает пулеметную очередь! Зная это, подумайте – есть ли у вас шанс хотя бы ранить меня, прежде чем я превращу вас в кучу фрикаделек?

В

качестве демонстрации я быстрым движением срезал стволы сразу у трех автоматов. А лейтенанту срезал козырек на фуражке. Он аж присел, когда у

него перед лицом промелькнула моя семипалая ладошка. Выстрелить никто не успел – когда яцхен движется, он движется быстро.

Нет, конечно, я никого не убил и даже не ранил. Я так то не беспредельщик, без крайней необходимости никого когтем не трону. Тем более теперь, когда меня

в монахи постригли. фигурально выражаясь, конечно. Дедушка Торквемада наказал мне быть кротким, смиренным и вообще всегда поступать так, как поступил бы он. Ну я так и делаю. Я ведь добрый человек яцхен.

Отобрав у охраны автоматы и покидав их в ближайший сугроб, я забрался в вертолет, где уже сидели мои кореша. И вот тут я запоздало сообразил, что в моем плане есть слабое место. Я же вертолет-то водить не умею. Святогневнев умеет – собственно, я на него и рассчитывал, – но он сейчас не в форме.

– Лева, вести сможешь? – без особой надежды спросил я.

– С одной левой рукой? – вздохнул Святогневнев. – Попытаться можно, но я.

И тут у вертолета затрещали лопасти. Из пилотского кресла нам показал большой палец Щученко – другой рукой он усиленно дергал какую-то ручку.

– Полковник, а я и не знал, что вы умеете водить вертолет! – обрадовался я.

– Дак я и не умею! – радостно ответил Щученко.

Его честное краснощекое лицо аж светилось от воодушевления. Святогневнев быстренько перелез вперед, уселся рядом с полковником и принялся давать ему указания. Я же высунулся наружу, глядя на удаляющуюся землю и грозящих кулаками автоматчиков. Один из них стремглав несся к базе, другой говорил по рации, третий подобрал автомат и целился в нас. я тут же схватил первое, что попалось под руку, и бросил в него.

Под руку мне попался всего лишь плюшевый мишка – кстати, откуда он тут взялся? – но швырнул я его очень сильно и угодил точнехонько в лицо, так что парень не удержал равновесия и свалился на пятую точку. Я погрозил ему четырьмя кулаками и рявкнул, что, если он вздумает выстрелить, я спущусь и нашинкую его в капусту.

Не уверен, что меня услышали на таком расстоянии, но за автомат этот храбрец больше не брался.

– педаль нажми! – доносилось до меня из кабины пилота.

– Да не эту, правую! «Шаг-газ» вытяни. что значит где? Ты ж ее уже а, дай я сам!

Несмотря на все усилия Святогневнева, летели мы ужасно неаккуратно. Вертолет выписывал дикие вензеля, его постоянно вихляло то в одну, то в другую сторону, он регулярно проваливался в какие-то ямы и тут же снова набирал высоту. Хорошо, что у яцхенов крепкий вестибулярный аппарат – я наблюдал за этой центрифугой спокойно, даже отстраненно. Святогневнева тоже не стошнит, это уж точно. А Щученко. ну а что Щученко? Он от души радуется жизни и даже распевает во все горло:

– Если люди в беде на земле, на воде и беда все до роги закрыла, мы на помощь с небес и на горы, и в лес к ним придем на своих винтокрылых! Кстати, а шо