Сын атамана

Авенариус Василий Петрович

Но тот уже не слышал, или не хотел слышать, и пропал в темноте ночи.

Глава тринадцатая

"ПУГУ! ПУГУ!"

Утреннее солнце сияло уже на небе, а наши три путника ни разу еще не сходили с коней. Пока заря не рассеяла сумрака безлунной ночи, движение их немало замедлялось пересекавшими степь извилистыми балками и выбалками, речками и речонками. Но и теперь им приходилось ехать только мелкою рысью, а то и шажком, так как недавно лишь сросшаяся ключица Гришука не выносила сильных толчков. Настроение же мальчика, несмотря на бессонную ночь и разлуку со стариком-дядькой, с

первыми лучами дня разом переменилось. Как будто робея сам заговаривать с Курбским, он обращался с разными вопросами к Даниле и заливался звонким смехом над его, по большей части, шутливыми ответами. Так, спросил он запорожца, отчего у него одна только правая шпора.

– - А на что мне другая?
– - отвечал Данило.
– - Как пришпорю коня в правый бок, так левый все равно бежит рядом.

– - А нагайка у тебя для чего?
– - продолжал, смеясь, допытывать Грищук.

– - Нагайка-то? Чтобы конь мой не думал, что не одни птицы по воздуху летают.

И в доказательство он нагайкой заставил своего коня сделать такой воздушный прыжок, что сам едва не вылетел из седла.

А солнце поднималось все выше и выше; становилось жарко.

– - Хоть бы водицы испить!
– - вздохнул Гришук.

– - А что, Данило, -- сказал Курбский, -- погони, верно уже не будет? Можно бы сделать и привал.

– - Можно и должно!
– - согласился Данило.
– - В животе у меня самого словно на колесах ездят. Пропустили мы, жалко, два, а то три зимовника. Но вот никак опять один.

В самом деле, в отдалении, над зеленым ковром степи показалась небольшая землянка. Данило вонзил единственную шпору в бок заморенного коня, подскакал к окружавшему землянку плетню и издал условный запорожский клич:

– - Пугу! Пугу!

[]

Обычного отклика, однако, не последовало. Запорожец повторил крик, -- то же молчание.

– - Хозяин, знать, в отлучности, -- сказал он, оборачиваясь к подъехавшим спутникам.
– - Обойдемся и так: у доброго хозяина все найдется в доме.

– - Но как же нам брать без спросу?
– - заметил Курбский, сходя с коня, меж тем как слуга снимал с седла мальчика.

– - Без спросу?
– - усмехнулся Данило.
– - На то и дверь настежь оставляется, а на столе страва: кто заедет, -- вари сам себе обед. Таков уж свычай запорожский.

И точно: при входе в низенькую землянку наши спутники нашли на столе пшено и малороссийское сало, а на лавке целый мешок с бураками. Пока Данило разводил на очаге огонь. Гришук сбегал с ведром к колодцу за водой, а потом стал помогать запорожцу готовить полдник. Курбский не мог надивиться той сноровке, с какой хлопчик чистил ножом бураки и месил пшено, точно то было для него совсем привычное дело. А тут он надумал еще поучать запорожца, как варить похлебку, и тот (дело дивное) беспрекословно делал по указанному.

– - Тебе и книги в руки, -- говорил Данило и, украдкой покосившись на Курбского, прибавил еще шепотом что-то такое, от чего Гришук смущенно рассмеялся и весь зарделся.

Та же мысль, что и накануне, шевельнулась снова в голове у Курбского, но он поспешил ее отогнать.

Полдник был неприхотливым, но голод, как известно, лучший повар: все трое

ели с одинаковым аппетитом, а двое младших с неменьшим удовольствием пили ключевую колодезную воду. Не совсем доволен хозяином остался один Данило, зачем тот не озаботился также каким-нибудь более крепким пойлом.

– - Ну, да Господь с ним!
– - сказал он.
– - У Богдана Карнауха ужо наверстаем.

– - А кто этот Карнаух?
– - спросил Курбский.
– - Приятель твой по Сечи?

– - Приятель, точно. Человек обстоятельный: дом -- полная чаша.

– - Так в Сечи он бывает, значит, только наездом?

– - И наездом не бывает. Женатый казак -- отрезанный ломоть. Как обзавелся своим хуторком, так и засел как Адам в раю, никаким калачом его оттоль не выманишь.

Недаром Данило назвал жилье своего приятеля раем: когда они часа через два добрались туда, Курбский невольно задержал коня и залюбовался. Живописно раскинувшись на пологом скате балки, хуторок утопал в плодовом саду; сквозь свежую зелень кое-где лишь на солнце ярко белели вымазанные известью стены, а над соломенной крышей чернели деревянные дымари с разными крышками.

– - Пугу! Пугу!
– - раздался снова оклик Данилы.

– - Пугу? Пугу?
– - донесся вопросительно в ответ из глубины сада густой мужской голос.

– - Казак с лугу.

Тут у изгороди вынырнула стройная фигура краснощекой, чернобровой дивчины, но, завидев позади Данилы двух молодых спутников его, пугливая красотка крикнула только: "Батька просят!" и юркнула обратно в гущину сада.

– - Галя! Ей же ей, Галя!
– - удивился Данило и, в знак одобрения, щелкнул языком.
– - Эк ведь пышно распустилась, что твой цветочек!

– - За одно погляденье гривны не жаль, -- подхватил Гришук.
– - Что это -- дочка Карнауха?

– - Дочка. Аль краса девичья и тебе по сердцу ударила?

– - Как не ударить!
– - весело рассмеялся мальчик.
– - Очи сокольи, брови собольи!

– - Все ведь подметил! Хочешь, сосватаю?

– - Сосватай! Посаженным отцом позову.

Между тем Галя подняла уже на ноги весь дом, и встречать гостей вышел сам Карнаух.

Жилось ему в своем "раю" и то, должно быть, очень сытно. Он был еще дороднее Данилы; жирный кадык так и выпирал у него из расстегнутого ворота, а богатырски выпуклая грудь, как можно было разглядеть под распахнутой рубахой, вся обросла черными, как смоль, волосами -- такими же, какие вылезали у него из ноздрей и ушей, чернели на жирных пальцах. Эта обильная растительность и медлительная неповоротливость движений придавали ему вид дикаря-увальня, а то и медведя.

Когда Данило назвал ему князя Курбского и объяснил причину их поездки в Запорожье, Карнаух не высказал на своем ленивом лице никакого впечатления, а промолвил с зевком и щурясь от солнца:

– - Счастье же ваше.

– - А что?
– - спросил Курбский.

– - Что днем одним не опоздали: завтра войсковая рада* как раз в сборе.

______________________

* Рада -- казачий совет, от польского слова "radzie" (согласовывать) или от русского "рядить".

– - Завтра! Да ведь она сбирается, кажись, только для выборов к новому году?