Сын Авроры
Шрифт:
Мориц дернул де Шароле за рукав:
— Кто они? — спросил он, не отводя глаз от неземного создания.
— Принц и принцесса де Конти! Он злой, как черт, и любит только золото, что не мешает ему быть очень ревнивым... Он входит в Регентский совет, а также занимается спекуляциями вместе с Лоу.
— А она? Я еще никогда не видел такой ослепительной женщины.
— А у вас хороший вкус, мой дорогой друг! — с улыбкой воскликнул де Шароле. — И я не стану с вами спорить. Эта женщина — моя сестра! Пойдемте, я вас представлю.
Сказать, что мужчины-родственники просто недолюбливали друг друга — это ничего не сказать. По правде говоря, они друг друга просто терпеть не могли, однако Мориц быстро понял, что правда не была коньком принца де Конти. Достаточно было видеть,
— Вы иностранец, месье, и это сразу заметно! Иначе вы бы знали, как знает здесь каждый, что мой муж — самый настоящий грубиян! — объясняла она высоким и чистым голосом, пока Мориц склонился, чтобы поцеловать ее руку, украшенную бриллиантами. — А еще он подлец, — добавила она, сбавив тон. — Он использует свое родство с королевской семьей, чтобы оскорблять людей, зная, что они из-за этого даже не смогут вызвать его на дуэль! Да-да, граф Саксонский, не удивляйтесь, я уже о вас наслышана — мой брат говорит о вас без умолку. Надеюсь, вы у нас задержитесь надолго?
Боже, как она была прекрасна! Как обворожительна! Мориц догадывался, что под роскошным платьем кроется красивое тело, созданное для любви, и сгорал от нетерпения скорее узнать его. Разве мог он не заметить ее хитрый взгляд и едва мелькнувшую легкую улыбку алых губ?
— Если бы это зависело только от меня, мадам, я бы упал к вашим ногам и больше никогда не двинулся бы с места...
Он чувствовал, что нравится ей. Это было похоже на искру, вспыхнувшую между ними, и, может быть, Мориц, забывший о том, где находится и с кем, позволил бы чувствам, бушевавшим внутри него, вырваться наружу, но де Шароле легонько дернул его за рукав.
— Я обещаю вам, дорогая сестра, что вы вновь увидитесь с графом, как только вернетесь. Не забывайте, что сегодня вы уезжаете в Шантийи.
— Вы готовы поклясться?
— Нет, — ответил он, галантно приобняв свою сестру, — это обещание, а не клятва. А сейчас, моя дорогая Елизавета, вам нужно догнать вашего мужа, иначе он отправится к королю без вас.
Изящно махнув на прощание рукой, она развернулась, шурша шелковым платьем, и ушла, оставив за собой легкий аромат духов. Морицу показалось, что у него только что отняли что-то очень важное. Он был уверен, что без этой яркой звезды в его жизни будет не хватать света.
— Вы обязательно увидитесь вновь, — прошептал де Шароле. — Вы понравились ей с первого взгляда, уж я-то вижу. Но хочу вас предупредить — у нее уже есть любовник.
— Я его убью!
Смех графа еще долго раздавался под потолками галереи...
— И сразу убийство? Сейчас не лучшее время, чтобы так подставлять себя. Ее любовник — наш кузен граф де Клермон, он тоже королевских кровей! Так что, дорогой друг, имейте терпение!
В следующие несколько дней граф Саксонский стал завсегдатаем Пале-Рояля, приближенным к регенту, самым желанным гостем в парижских салонах, за игорными столами, где за партией в ландскнехт, фараон или реверси из рук в руки переходили целые состояния, а также частым посетителем балов в Опере... и танцовщиц. Принцесса де Конти так и не вернулась из Шантийи, и он нашел утешение в теплых объятиях милых девушек. Он вел ту самую господскую и шикарную жизнь, которую так любил, и быстро стал всеобщим любимчиком. Даже герцогиня Орлеанская, чахнущая супруга регента, которая большую часть своего времени проводила лежа в постели, привязалась к юному графу. За три года до этого ветряная оспа несколько изменила ее внешний вид, стерев раз и навсегда красоту законной дочери Короля-солнца и прекрасной мадам де Монтеспан. Постоянно «утомленная», она целыми днями возлежала на диване, где трижды в неделю обязательно напивалась
И вот, наконец, Мориц получил королевский пергамент с печатью. Текст был следующим:
«Сего дня седьмого числа августа месяца 1720 года, король, находясь в Париже, изъявляет желание принять графа Саксонского на службу Его Величества в ранге, соответствующем его происхождению, засвидетельствовать от лица господина герцога Орлеанского, регента, глубочайшее почтение его отцу, Его Величеству, и возвести графа в ранг бригадного генерала [59] своей армии, отныне и впредь, и дать ему право исполнять свои обязанности и пожинать их плоды, пользуясь правами, какими пользуются те, кто находится на аналогичных должностях и исполняет схожие обязанности, а также выделить графу жалование, назначенное правительством Его Величества, и, в знак доброй воли Его Величества, выслать ему данное свидетельство, подписанное им самим, а также мной, его государственным советником и интендантом по финансовым делам». Подписано «ЛЮДОВИК» и ниже «Ле Блан». Жалование составляло десять тысяч ливров.
59
В оригинале — «marechal de camp» (фр., «маршал лагеря»), что приблизительно соответствует чину генерал-майора.
Не бог весь какие деньги, конечно, но Мориц все равно галопом поскакал к регенту, чтобы отблагодарить его за оказанную честь. Он был переполнен радостью, но, когда они с регентом распили бутылку шампанского за славное будущее нового генерала, герцог напомнил ему, что, прежде чем его окончательно утвердят в этой должности, он должен получить разрешение от отца.
— Я отправляюсь в Дрезден завтра же. Мне еще нужно уладить там кое-какие дела, которые я слишком долго откладывал...
Дела заключались в аннулировании брака, ставшего для графа тяжелым бременем, доселе никому неизвестного в парижских кругах. По этой причине встречи с ним добивались некоторые матери, желающие выдать дочерей замуж, а также молодые вдовы, поддавшиеся обаянию иностранного юноши, который, как и его отец, голыми руками мог гнуть подковы...
— Не торопитесь возвращаться, — вдруг мрачно добавил герцог.
— Из-за волнений в Париже? Признаться, читая сочинение господина Лоу, я мало что понял, но могу точно сказать, что добром все это не закончится. И если будет поднят мятеж, я предпочел бы отложить свой отъезд, чтобы сослужить вам службу, месье!
— Я не ставлю под сомнение вашу дружбу и тем более — вашу храбрость, но над королевством нависла куда более серьезная угроза, чем мятеж. В прошлом июле прибывшее в Марсель из Восточного Средиземноморья судно под названием «Святой Антоний» привезло на своем борту чуму. Болезнь распространяется все больше и больше. Последствия становятся все более ужасающими. Город превратился в огромный лазарет, где никто не уверен, что доживет до следующего утра...
— Но ведь Марсель далеко от Парижа, — заметил Мориц, неплохо разбирающийся в географии.
— Но это самая серьезная эпидемия за всю историю. Согласно отчетам, она уже пришла на север города. И если болезнь попадет в долину Роны, половина королевства окажется под угрозой заражения. А вам, так или иначе, понадобится провести в Саксонии несколько месяцев...
Без сомнения, это был мудрый совет. Мориц обещал ждать новостей. Он направился в Сен-Клу, чтобы попрощаться с княгиней Лизелоттой — каждое лето она проводила в этом замке, чтобы подышать свежим деревенским воздухом. Она поздравила его с назначением, но предостерегла: