Сын Багратиона 2

Седой Василий

Я слушал рассказ Сасуна Давидовича и по-настоящему не знал, плакать мне или смеяться.

На самом деле, казалось бы, радоваться нужно было, всё-таки в моей власти сейчас находились императоры двух самых сильных держав на планете, но вот именно радости я как раз и не испытывал. А все потому что я просто не знал, что мне с ними делать.

Иногда на краю сознания мелькала мысль прибить их нафиг и не думать больше об этом.

Но это так, больше от нежелания ломать голову, как распорядиться подвалившей халявой, а по-другому

пленение Наполеона и Александра I назвать было нельзя.

На самом деле я в обмен на свободу этих двоих мог потребовать от них все что угодно, и я ни разу не сомневался, что они согласятся на любые мои условия. Вот только что дальше? Как только они получат свободу, мало мне не покажется и придётся воевать теперь уже действительно со всем миром. Поэтому я и думал, что их лучше прибить по-тихому и не дразнить гусей, тем более, что есть за что. С другой стороны, ведь это же императоры, за них можно было получить столько всего, что дух захватывало от открывающихся перспектив.

В общем, я сейчас сам себе напоминал буриданового осла, зависшего в непонимании, как быть и что делать.

В голове только крутилась поговорка «и хочется, и колется, и мама не велит».

Так или иначе, а к концу рассказа Сасуна Давидовича решение, как действовать дальше, у меня созрело. Вот только я почему-то не был уверен в том, что задуманное понравится императорам, которые, кстати, при первой встрече успели в два голоса высказать мне, что они обо мне думали. Притом ещё и орать на меня пытались и очень удивились, что я не стал с ними разговаривать и выслушивать до конца все их претензии. Да и что лукавить, потерялся я слегка, увидев этих двоих, вот и не стал ничего говорить им в ответ, а вместо этого попросту сбежал.

Сейчас же, когда уже прошло немного времени, мне поневоле придется общаться с этими двоими, и разговор по-любому простым не будет.

Конечно, если по уму, то стоило бы разговаривать с каждым по отдельности, но я не стал этого делать. Просто успех задуманного решения, связанного с пленными императорами, по большей части будет зависеть именно от них. Вернее от их желания жить, потому что, если они не захотят действовать по предложенному мной алгоритму, мне ничего другого не останется, кроме как удавить их по-тихому и забыть об этой проблеме в принципе.

В общем, я решил разговаривать с ними открыто и сразу с обоими, чтобы таким образом предоставить им возможность самим решить свою судьбу.

Поначалу, прежде чем я решился на этот разговор, у меня мелькнула было мысль, что хорошо бы сначала посоветоваться с отцом, но как мелькнула, так и пропала напрочь. Просто я знаю: не одобрит он задуманное, как бы я его ни уговаривал. Всё-таки современным аристократам сама мысль держать в заложниках императоров покажется дикостью, поэтому советоваться с отцом нет никакого толка от слова вообще.

Честно сказать, я хоть и не стал оттягивать разговор с императорами, но прежде чем начать

его, изрядно мандражировал. Как ни крути, а не каждый день приходится решать ни много ни мало, а судьбу мира, иначе все это не назвать.

Но едва зайдя в апартаменты, где содержали пленников, я почему-то резко успокоился и, наверное, поэтому разговор с ними начал без раскачки, забив на всякий там этикет и наверняка положенную в таких случаях прелюдию. Сразу прям с порога я первой же своей фразой в буквальном смысле заставил этих двоих внимать сказанному мной со всем возможным вниманием. А всего-то и произнес:

— Выслушивать ваши претензии желания у меня нет, и пришёл я к вам, чтобы вы сами определили: будете жить дальше, или мы закончим все по-быстрому.

Проняло их такое начало разговора и заставило заткнуться, ещё даже до того, как они начали говорить. Ненадолго, конечно, но в любом случае я сразу настроил их на конструктивный лад, что и доказал первый же вопрос Наполеона, который вышел из с упора быстрее Александра.

— И как это понимать?

— Все просто. Либо мы здесь и сейчас решаем с вами все накопившиеся вопросы и приходим к взаимопониманию, либо вы мне не нужны в принципе.

Всё-таки Наполеон, надо отдать ему должное, в отличие от российского императора сразу включился в разговор и даже в какой-то степени расслабился задавая вопросы по делу (но хватило его, как скоро выяснится, ненадолго).

— И что же это вопросы, которые требуют взаимопонимания? — слегка даже с ехидцей спросил он.

— Их много. Но прежде чем мы начнем их обсуждать, нужно прояснить один момент. Вам обоим придётся остаться у меня в гостях не меньше чем лет на двадцать и, соответственно, лишиться власти.

Наполеон тут же попытался что-то сказать, но я не позволил, остановив его взмахом руки, и продолжил.

— Нет, вы, конечно, можете попытаться руководить своими странами и отсюда, такую возможность я вам предоставлю, но это, как вы понимаете, будет неэффективно и в высшей степени глупо. Поэтому я и говорю, что власти вы лишитесь, но поучаствовать в судьбе своих государств в той или иной мере сможете.

Закончив этот свой монолог, я кивнул Наполеону, как бы спрашивая, что он хотел сказать, и тот сразу воспользовался возможностью задать вопрос:

— Почему нам придётся пробыть здесь именно двадцать лет?

— Потому что через двадцать лет моё княжество выйдет на такой уровень развития, что при необходимости сможет отстоять свое право на существование, даже если ему придётся воевать со всем миром.

Наполеон в ответ на эти мои слова скептически хмыкнул и уточнил:

— А, скажем, данного нами обещания, что мы будем свято выполнять все достигнутые нами здесь договоренности, будет недостаточно?

— Нет, потому что благодаря ему, — я некультурно указал пальцем на Александра I, — вера в слова царственных особ у меня исчезла напрочь.