Сын башмачника. Андерсен
Шрифт:
Можно было наблюдать, как за сценой стоит автор пьесы и с волнением взирает на стрелку циферблата, подгоняя её взглядом. А стрелка не торопится, драматург, в свою очередь, молит её двигаться быстрее, чем больше четвертей часа идёт пьеса, тем больше оплата. Принято считать, что краткость сестра таланта, но скорее двоюродная сестра, чем родная.
Актёры были строги к своим товарищам по сцене более, чем к самим себе, а ещё строже к драматургу.
Труппа была уверена — чем больше известных актёров принимает участие в спектакле, тем значительнее его успех.
Актёры требовали остроумных реплик, острого сюжета, любовных коллизий...
Мольбек
«Мейслинг и Мольбек, думал Андерсен, есть некое сходство в их лицах, манерах говорить, и замечал, что он не любил людей, со сходными фамилиями». Но жажда славы толкала Андерсена к написанию пьес, нередко отвергаемых дирекцией.
Летом 1839 года появился на свет водевиль Андерсена «Невидимка в Спрогё» и был отлично принят публикой. Водевиль занял постоянное место в репертуаре.
Андерсен много читал. Однажды он наткнулся на маленький французский рассказ «Les epaves».
Сюжет поразил впечатлительного драматурга. Тут же возникла идея написать драму в стихах на чужой сюжет. Драмой в стихах Андерсен хотел доказать своё умение отделывать произведение: стихотворная форма как нельзя лучше способствовала этому намерению, порождённому неувядающими насмешками критики о том, что Андерсен и отделка художественного произведения две вещи несовместимые.
В то время Дания имела свои интересы в Вест-Индских колониях, которые из чувства скромности именовались «владениями». Сановник из Вест-Индии в приёмной Фредерика VI считал, что чёрные в колониях могут проникнуться свободолюбивыми идеями этого произведения. Сановник драмы не читал, но слышал о ней.
Разумеется, Мольбек забраковал драму.
Андерсен, несмотря на всю свою застенчивость, был «пробивным» автором. Пьеса попала на стол к Адлеру — хождения Андерсена по высокопоставленным домам Копенгагена и жалобы Коллину возымели своё действие: вице-директор Адлер пьесу прочёл и высказал положительное мнение.
В пьесе был невольничий рынок — экзотика двигатель театра. Пьесу решили ставить!
Королю и его супруге пьеса понравилась. Их положительное мнение облетело Копенгаген со скоростью пожара. Третье декабря 1839 года Андерсен ждал как день своего рождения. Волнение так и не дало ему уснуть.
С самого утра наэлектризованная публика устремилась за билетами и устроила очередь. Андерсен ликовал!
Но смерть — родная сестра сна — тоже не спала, а бодрствовала: она унесла жизнь короля, ещё позавчера слушавшего восторженный голос Андерсена, читавшего своего «Мулата». Фредерик VI скончался.
Амалиенборгский дворец возвестил о восшествии на престол Христиана VII.
«Ура» — ответила площадь балкону, с которого разнеслась весть о новом короле. Войска подошли к присяге. Городские ворота закрыли. Наступил траур — время отсутствия пьес.
Андерсен боялся, что «Мулат» не пойдёт никогда. Но миновали два месяца, город снял маску траура со своего лица и улыбнулся февралю. «Мулат» показал белые зубы и шагнул в народ
Андерсен заимствовал чужие сюжеты как Пушкин. Всё, что принадлежало миру, принадлежало и каждому из них.
«Мулат» стал триумфатором.
— Вы ещё не писали такого, — говорили Андерсену.
— Я писал другое.
— Другое недостойно вас. Только «Мулат», — твердили дамские шляпки.
— Оставьте мне хоть «Прогулку на Амагер», — картинно умолял Андерсен.
— Ну, разве что, — улыбалась голубая шляпка.
— Нет-нет, только «Мулат», — отвечала ей сиреневая...
— Обе вещи прекрасны! — мирила их красная шляпка.
«Мулат» шагнул в Швецию, где его ждал достойный успех. Стокгольмский королевский театр поставил андерсеновскую пьесу, её разыгрывали передвижные труппы, студенты Лунда рукоплескали автору. Последние увидели «Мулата» в Мальмё, где на датском языке его играло товарищество датских артистов.
Шведская молодёжь стала первой, кто чествовал Андерсена. Юность Лунда решила дать в честь Андерсена обед.
Густая толпа студентов в голубых шапочках подошла к дому, где гостил Андерсен. Когда он вышел к ним, — все обнажили головы. Небеса услышали могучее «ура».
В Мальмё должна была идти пьеса, студенты отправились туда, а Андерсен уехал. Он боялся не выдержать нахлынувших чувств. Андерсен никогда больше не был в Лунде. Это был город счастья, а города счастья не следует посещать дважды.
Зависть следовала за ним по пятам на тротуарах родины. Насмешки лучших людей, обвинения в заимствовании сюжета. Выдающийся Гейберг:
— Надо будет попросить вас сопровождать меня в Швецию, когда я соберусь туда! Авось, тогда и на мою долю выпадет малая толика таких чествований!
— Пусть вас сопровождает ваша жена, тогда вы добьётесь их ещё легче! — отпарировал Андерсен. Жена Гейберга — одна из лучших актрис, много крови попортила драматургу.
Копенгаген радовался маленьким успехам нищего выходца из Оденсе, но не мог простить больших успехов того, кто превращался из безобразного утёнка в прекрасного лебедя. Кандидатов на должность лебедей было слишком много, и всякого нового встречали враждебным свистом.
А он, между тем, становился европейской величиной.
Он уже знал: Дакия не поймёт его так как он бы хотел. Она знала его нищим, голодным, смешным, отвратительно одетым — именно поэтому он стремился одеваться модно, лишь только ему позволили крайне скудные средства. В Европе ему улыбались не так, как улыбаются нищему, выбившемуся в люди с помощью добрых людей, ему улыбались как человеку, быть может, наиболее талантливому в своей маленькой стране, где так много писателей и поэтов. Дакия была задворками Европы, питалась научной и культурной силой Германии, сама ничего интересного не производя ни в науке, ни в искусстве. Высокий Андерсен шагнул из этой маленькой страны в Европу, казавшуюся огромной, как в своё время огромным казался ему из Оденсе Копенгаген, но чем выше становилась его слава, чём ярче и надёжней становилась она, и далёкая сказочная Америка и невыразимо великая Россия всё чаще притягивали его внимание читателями и просторами. Возвращаясь в Копенгаген из своих дальних поездок, освежённый впечатлениями, напоенный встречами с наиболее талантливыми людьми, побывав в гуще театральных постановок, напитавшись новейших книг — он чувствовал — только став гражданином мира можно овладеть этим миром.