Сын чародея с гитарой

Фостер Алан Дин

И тут Банкана ужалили в щеку. Сильно.

– Извини, – виновато произнес Виз, – надо было привлечь твое внимание. Вы не вызывали тварей. Это сделал он. – Крыло ткнуло в мечущегося стенающего Снугенхатта. – Это его видения. Я точно знаю, он уже описывал этот кошмар. Ваше пение просто сделало чудищ видимыми, придало им материальность. – Голос клещееда звучал уверенно.

– Я, конечно, в таких делах не спец, но, боюсь, если вы остановитесь, эти твари не исчезнут.

К ним, шаркая, приближалось нечто пахнущее гнилым мясом и жженым хлебом. Хищно протягивались

конечности, похожие на нити грибницы, болтались на кровавых нервах глазные яблоки. Чудище было лишь наполовину вещественным, и Банкан с трудом, но заставил себя не обратиться в бегство.

– Если не перестанем, – пробормотал он, все еще играя, – то, наверное, будет еще хуже.

– Кореш, выбора нет, – сказал Сквилл. – Никуда я не поеду с этими пьяными глюками на буксире. Прикинь, ты хиляешь к дамочке на свиданье, а у тебя на плече сидит такой вот кошмарик.

Призрак, решивший сосредоточить свое внимание на Банкане, завис поблизости. Для полноценного физического контакта ему не хватало материальности. Юноша задрожал. Это было уже слишком.

А вдруг Виз ошибается? Возможно, если чаропевцы утихнут, твари попросту растают в воздухе? Плохо то, что до сих пор птах обычно оказывался прав.

С другой стороны, если чаропесня реализует чужие кошмары, она же, наверное, способна дать им пинка под зад. Он сменил ритм и обратил на это внимание выдр.

Брат с сестрой круто повернули на новый стихотворный курс. И в самом деле, кое-какие отвратительные видения начали растворяться.

– Так нечестно! – пробормотал некто с шестью руками и эпилептическим хоботом.

– Только мы приготовились высосать чьи-нибудь мозги! – простонал второй фантом.

Он неуловимым движением выбросил в сторону Сквилла блестящее полупрозрачное щупальце. Тот рубанул мечом, но клинок проткнул воздух.

Чем чаще жаловались растерянные горячечные видения, тем реже стонал и брыкался Снугенхатт. Подобно большинству алкоголиков, он не мог справиться со своей проблемой, не увидев ее. Только на сей раз вместо него проблему увидели (в буквальном смысле) выдры и Банкан.

В поле зрения юноши вплыли гнилые клыки и смердящие глазные яблоки.

Но это были остатки кошмара. Как только они испарились, Снугенхатт погрузился в мирный сон, его грудь вздымалась медленно и мерно, точно кузнечные мехи.

– Кажется, подействовало!

Виз не умел потеть, но в этот момент, похоже, не отказался бы от такой способности.

Банкан обмяк, встряхнул онемевшими, больными пальцами.

– Он так и не проснулся.

– Кризис миновал, – сказала птица. – Часок он теперь проспит.

Может, и два, но не больше. – Он возбужденно чирикнул. – Гарантирую.

Отличная работа.

– Спасибо.

Измотанный Банкан и сам был не прочь вздремнуть, но решил потерпеть. Слишком ярко отпечатались в памяти Снугенхаттовы кошмары. К тому же некоторые из них могли болтаться поблизости – им некуда было уйти. И Банкану совсем не хотелось пускать их в собственные сны.

Глава 17

Вечером

носорог проснулся. Был он совершенно свеж и готов идти дальше.

К его изумлению, никто из спутников не проявил энтузиазма, и Снугенхатту пришлось дожидаться рассвета в укрытии из валунов и недоумевать, отчего все так измотаны, в то время как он чувствует себя прекрасно отдохнувшим и даже помолодевшим.

Кошмары носорога уступили место вполне нормальным снам, и все путники провели ночь спокойно. Быстро позавтракав, седоки взобрались на озадаченного, но вполне пришедшего в себя четвероногого друга и поехали дальше.

Ландшафт приобретал формы все более фантастические, являл взорам известняковые и песчаниковые башни и шпили, выточенные гневными ветрами и беспокойной водой. На сотни футов в небо устремлялись хрупкие пальцы из слоистых пород, каменные осыпи, словно застывшие реки, сбегали по склонам задумчивых гор. Цвета минеральных натеков варьировались от белоснежного до темно-бордового, напоминая Банкану о тонких винах, которые он видел в линчбенийских лавках. Прослойки базальта и обсидиана в более светлых породах напоминали засохшие вены в телах павших гигантов.

Они миновали стену из хризолита – ярко-зеленого драгоценного камня вулканического происхождения, казалось, живущего таинственной жизнью, – и вынуждены были закрывать глаза, так она сверкала. Лишь выдр упорно смотрел, пока не побежали слезы по щекам, и не только от блеска.

– Ай да местечко! Доберись сюда какой-нибудь решительный чувак, уж он-то наковырял бы камушков. Хватило бы на всю жизнь и ему, и его потомкам. Че, Граджелут, разве я не прав?

Купец кивнул.

– Безусловно, это редкостное природное хранилище драгоценного минерала.

– Редкостное? Шеф, да другого такого на всем белом свете не сыщешь!

– Сквилл, не думай, что у старателя легкая жизнь. – Банкан поерзал на неудобном железном седле. – А у тебя на тяжелый физический труд аллергия, или забыл?

Выдр пожевал губами.

– Ага, кореш. Твоя правда, чуток забыл.

Они заночевали у ручья. Неширокий поток журчал на порогах и частых поворотах, сверкал, дышал прохладой. Встречались и довольно глубокие заводи. В одной из них выдрам удалось шумно поплавать.

В Поукелпо, расспрашивая о Тамаз, путники слышали только описание безжизненной и жестокой пустыни, бескрайних просторов камня и щебня. В действительности же Тамаз оказалась богата растительностью и влагой.

Уже в который раз они встретили воду, и флягам еще не приходилось пустеть.

Банкан даже отважился предположить, что они, похоже, наконец отыскали край, где их не подстерегают никакие опасности, где можно сносно провести время. Но хотя Тамаз вопреки всем ожиданиям оказалась довольно снисходительной к странникам, ее никак нельзя было назвать гостеприимной. От самого Поукелпо они не встретили ни души, не попадались и следы других путешественников. Ни отпечатков лап верховых животных, ни оставленного караванами мусора, ни остывших кострищ.