Сын детей тропы

Бонс Олли

Вернулись к хижине. Дочь леса принесла воды от реки, попыталась смыть кровь. Шогол-Ву выкатил бочку, перевернул и сел снаружи.

Над головой раскинулся холм, затянутый лёгкой пеленой, но светлый. Шептала вода, и ветер ласково касался лица, мягко трепал перья нептицы и тёмные гривы рогачей, привязанных неподалёку. Щебетала птаха, невидимая отсюда. Ей принялась вторить другая.

Двуликий улыбался за тонким одеялом, Четырёхногий легко гнал воды, Пятикрылый утихомирил ветра. Трёхрукий брёл по земле, и

разве не ему стоило воздать хвалу, что двое остались живы? Боги были здесь, а дочь леса ошибалась. Боги всегда были рядом.

Птицы умолкли.

— Тихо! — сказал Шогол-Ву.

Дочь леса бросила скрести доски, и стало слышно, как от рощи едет всадник. Он не спешил, придерживал рогача, и хворост еле слышно трещал под копытами.

Запятнанный встал, сжимая нож, и выглянул из-за угла.

Нептица поднялась, встряхнулась. Подошла, толкнула боком, прислушалась — и потрусила к роще.

Это возвращался человек. Он ехал не по пригорку, объезжал кругом, по самому краю. Нептица подбежала к нему, припала на лапы, закружилась, пугая рогача.

— А ну, пошла! — махнул рукой человек. — Но!..

Он разглядел запятнанного и бросил хмуриться. Подстегнув рогача, доскакал до хижины.

— А, друг мой Шогол-Ву, — начал он с улыбкой. — Я верил, что ты справишься с теми двумя. А где они?

— Ты бросил меня.

— Да ладно тебе! Я скатался до Взгорья, посмотрел, что там и как, и вернулся. Если ты ещё не узнал у этой, там Вольд со своими людьми. Вольд Кривой Оскал, брат Свартина, и похоже, последние новости ему доносить не спешат. Сидит там и не думает ехать в Заставу.

— Ты бросил меня.

Человек сполз с рогача и взялся привязывать его рядом с остальными. Как закончил, развернулся.

— Я тебе жизнь спас, из петли вытянул, у тётушки своей устроил, чтобы отлежался. И ты ещё, неблагодарный, меня обвиняешь? После всего?

Он упёр руки в бока.

— Я ведь просил тебя ехать со мной, но нет, ты решил остаться. Сам решил. Уж прости, не время было на колени вставать и упрашивать. Или я силой должен был тебя уводить?

— Ты мог остаться тоже.

— Ну, я верил в тебя. Да брось, всё обошлось, о чём спорить теперь? Я бы...

Тут человек примолк и обернулся. Лицо его вытянулось.

— Кто здесь ещё? — с подозрением спросил он. — Ты чего стоишь так спокойно?

— Мы, звери, она.

— Кто «мы»?

— Ты и я.

— А кто болтал за домом, что за мужики? Только что, голоса...

Он замолчал и прислушался. Шогол-Ву насторожился, но ничего не расслышал.

— Во, во! — вскинул ладонь человек. — Иди, глянь, кто это там!

— Тебе послышалось. Идём вместе, и увидишь сам, здесь никого.

Дочь леса вышла на порог, отряхнула мокрые покрасневшие руки.

— А ты слышала голоса? — обратился к ней человек. — Этого-то били на днях, я

боюсь, слух ему отшибло, а ума и до того не было. Ну?

— Я слышала только вас.

— Тьфу, да быть не может!

Не выдержав, человек сорвался с места. Обошёл хижину торопливо и вернулся, задумчиво хмурясь.

— А вот эта тварь не может голоса передразнивать? — указал он на нептицу. — Вот правда, как будто два мужика... А ну, умолкните!

Он застыл, подняв брови, и, наконец, сказал:

— Я слова разобрал. Говорят о награде. Вы чего? Вы правда не слышите?..

Человек поглядел в лица спутников и прочёл на них ответ. Потёр виски, тряхнул головой.

— Ох, Трёхрукий, неужто ты решил отнять у меня разум? Клянусь, последнее дело, а дальше спокойная жизнь, никаких погонь! Честным стану!..

— Ты просто хотел уйти от ответа, — сказал Шогол-Ву.

— Ты думаешь, я брешу, рожа пятнистая? Да я не обязан оправдываться перед таким, как ты, ясно? Уехал и уехал!

Оскалившись, человек зло выплёвывал слова.

— Ваше племя выродков за себя постоять может, а кто дохнет, тот сам заслужил — не так, скажешь? Не этими законами вы живёте?.. Давай, может, припомним с самого начала, сколько раз ты моей шкурой загораживался, вот хоть в реке, а? Молчишь? Вот и молчи!..

Он выкатил бочку, уселся снаружи, отнял у запятнанного нож и вертел в пальцах. Больше не говорил, что слышит голоса, но то и дело дёргался.

Дочь леса уснула в хижине. Шогол-Ву приклонил тяжёлую голову к стене и временами уходил в беспамятство, не дарующее отдыха.

В час, когда Двуликий уходил с холма, человек толкнул его в плечо.

— Ну, отдохнул? Поднимайся, едем во Взгорье. Там управимся по-быстрому, к тётушке заскочим, потом в Прудах у меня дело есть, а дальше сбудем товар. Вот тогда у меня на сердце покой настанет.

И он толкнул дверь хижины.

— Эй, лесная дева! Знаешь, где рогачей твоих держат?

— Я покажу, — откликнулась она.

Трое скакали по дороге под чёрным холмом. Жёлтое око Одноглазого следило за ними, ветер нёс влажный холод от реки, будто облизывал мокрым языком. Длинные тени голых ветвей метались по земле.

Нептица тоже бежала, вскрикивая. Она плохо видела в темноте, отставала, сердито била крыльями.

— Слушай, — сказал человек, направляя рогача ближе к дочери леса. — Как тебя хоть зовут-то?

— Хельдиг, — отозвалась она.

— Красивое имя. Послушай, Хельдиг, тут такое дело... Я обещал, что с рогачом помогу. Но не задаром, мне плата нужна. Их, ты говорила, пара? Давай я попробую обоих увести, но один будет мой. По рукам?

— У тебя уже есть рогач.

— Так я что, ездить буду? Я продам. Раковины позарез нужны. Ну? Один лучше, чем ничего. Соглашайся!