Сын крестьянский
Шрифт:
Осада тянулась своим чередом. Царские войска все чаще и чаще шли на приступ. Повстанцы отбивались и делали вылазки, громя врага.
Иван Исаевич как-то сказал Шаховскому:
— Княже, царь победу ловит, как жар-птицу, да что-то заминка у него, не поддается птица. Близок локоть, да не укусишь.
Князь степенно кивнул головой.
— Не поддается, Иван Исаевич, ему победа, хоть трудно и нам: с голодухи животы подводит.
— Выдержим, князь! Народ духом крепок.
Но народ стал выходить
— Ого-го, туляны! Что вам от меня надо?
Седой, плешивый, тощий посадский закричал с надсадом:
— Голодаем, кошек, собак жрем, да и те уж выводятся. А хлебушка и в помине нет! Ты да Шаховской про царя Димитрия нам баяли, что придет-де он, царь правдолюб, из горя вызволит. Где той добрый царь? Сказки, чай, бабьи?
Толпа загалдела. На балкон вышел Шаховской. Это еще больше подлило масла в огонь.
— Вот он, всему заводчик!
— Завсегда обещал нам, что представит царя истинна, ан обманывал, за нос водил!
— В тюрьму его, сукина сына, в тюрьму!
— И сиди там, пока не представишь нам царя Димитрия!
— А не представишь — Шуйскому выдадим!
Толпа окончательно рассвирепела. Болотников тихо сказал Шаховскому:
— Григорий Петрович! Не противься, отведут тебя в тюрьму. Пусть народ успокоится. В обиду я тебя не дам!
Лицо Шаховского потемнело от негодования, но он скрепился, так же тихо ответил:
— Ладно, воевода!
Болотников обратился к толпе:
— Ну, туляны, коли надобно, посадим Шаховского в тюрьму!
Князя увели. Страсти утихомирились. Болотников проникновенно воскликнул:
— А царь истинный беспременно прибудет. Доколе жив я, служить буду народу и ему; не исполню обещание свое — убейте меня!
Сам же думал:
«Нельзя, видно, пока без царя: народ требует».
Болотников имел великий дар влиять на сердца простых людей. Успокоил туляков, и так он делал до конца осады.
Шаховского привели в тюрьму. Расстроенный, сел он на лавку, взглянул на зарешеченное окно, вздохнул тяжко. Невеселые думы зароились у него в голове:
«Как птица в клетку, попал сюда! Служил, служил народу, а он — ишь ты!.. В тюрьму загнали. Видно, промашку дал я, что супротив Шуйского шел. Народ… вот те и народ!» Несколько успокоился. «Ладно, посмотрим, что дальше будет. Авось кривая вывезет!»
Дело шло к осени, а осада все тянулась. Среди приближенных к царю людей начались ссоры, возобновились старые счеты. Винили друг друга в ратных неудачах. Царь мирил спорящих, а в душе трусил, «что-то станется со мной! А что, если не возьму Тулу? Пропаду тогда. Свои же загрызут. Да и новый ворог появился: второй Лжедимитрий… А ну, как воры соединятся?.. Лжедимитрий,
Князь Урусов был близок к царю по родственным связям. Князь горяч, вспыльчив. Он пришел как-то к царю в шатер. Шуйский был один.
— Великий государь! Здрав буди! — Урусов низко поклонился.
— Что тебе, Петр Арасланович? Ты вроде как встревожен? Аль опять с женой не поладил? — улыбнулся царь.
— Ты все шутишь, государь. Топчемся на месте, куда это годно? Смеются вороги над нами. Большой приступ нужен. Надо всеми силами навалиться на вора!
Царь отрицательно покачал головой.
— Сие негодно! А ну, как потеряем всех? Дело сомнительное!
— Значит, на месте топтаться? Войско в досаду, смятенье приводить? — завопил вспыхнувший князь.
— Что кричишь, горловину перервешь, осипнешь, — с досадой ответил Шуйский.
— Ин ладно, больше говорить не стану. Прощай, государь!
Раздраженный, красный как рак, Урусов вышел.
К вечеру Урусов уехал со своими верхоконными татарами, марийцами, чувашами. Стали понемногу разбредаться и другие ратные люди.
Как-то в конце сентября Шуйскому доложили:
— Пришелец один хочет предстать пред твои светлые очи, великий государь. Сказывает он, что надобно ему передать тебе, великий государь, тайну ко спасению царства.
Шуйский заинтересовался и приказал пустить таинственного посетителя.
К царю в шатер вошел моложавый человек в потрепанном кафтане. Русые волосы, большая плешь. Хитрая усмешка на тонких губах, утиный нос. Вошедший повалился царю в ноги, облобызав сафьяновый сапог.
— Что тебе, человече, надо?
— Превеликий царь, государь! Прибыл я из Мурома. Боярский я сын, Ивашка Мешок-Кравков. Хочу в войске твоем служить. Скажу не облыжно: великий хитроделец я!
Царь недобро усмехнулся:
— Сам себя хвалишь?.. Хвалят ли другие? А что ты такой молодой, а уж лысый?
Кравков не смутился. Умильно глядя, ответил:
— Умная голова волос не держит.
Шуйский, сам изрядно полысевший, милостиво улыбнулся.
— О чем же бьешь челом государю своему? Какую тайну хочешь мне поведать?
— Вор Болотников не поддается твоей царской воле. Злющ, хитрющ, мерзопакостен! А извести его беспременно надо. Выслушай, царь, превеликий государь, что содеять надо, дабы погубить вора и присных его. Заградить Упу надо, тогда тульский острог и кремль водой зальются.
Царь отнесся вначале недоверчиво к подобной затее. Бояре, узнав о предложении, посмеивались.
— Хе, хе, Тулу утопить! Глупство какое!
Хитроделец не сдавался.
— Ежели я не потоплю город, вели казнить меня, государь! — настаивал Кравков.