Сын лейтенанта Шмидта
Шрифт:
— Один из ваших жильцов, в кепке «Уорлд кап».
— Шпенглер. Он же прекрасно знает, кто здесь живет.
— Тогда еще вопрос. До революции здесь жил такой домовладелец Фаберже. Не осталось ли стариков, которые помнят его или его родственников?
— Ювелир, родственники… А начали с Докучаева. — Председатель встала, давая понять, что разговор ее не интересует. Но зазвонил телефон, и она сорвала трубку. — Да… Прочитала… Спускайтесь, все объясню… Сейчас сюда придет жилец, который знает, кто тут жил. Спросите у него.
Прошло совсем немного времени, и в
— А ведь я уже приступил, мойку передвинул, перенес газовую плиту, — с порога начал он и замолк, остановленный ледяным взглядом женщины-председателя.
— Ничего вы не перенесли. И мойка на месте и трогать газовые плиты запрещено. Хотите взорвать дом? Идите и не морочьте мне голову. Кстати, вот работник почты, ищет какого-то Докучаева и интересуется Фаберже. Разберитесь с ним. Прощайте!
Дверь за просителями захлопнулась. Изгнанные из правленческого рая грешники сбежали с крыльца и, посмотрев друг на друга, расхохотались.
— Мне не понравилась ваша председательша, — кончив смеяться, пожаловался Николай. — Что за манеры: вместо того чтобы выполнить просьбу жалкого провинциала и заодно пустяковую заявку жильца, она выгоняет нас обоих на улицу. Какой-то диктатор, Клеопатра, тигрица лестничной клетки!
— Еще какая! Всю жизнь была труженицей жактов и ремуправлений. Привычка командовать. Но что она сказала про вас: «Ищет Докучаева»? Это какой Докучаев — «Русский чернозем», «Наши степи прежде и теперь»? Борец с засухами давно умер. Неужели письма ему идут до сих пор?
Николай снова засмеялся.
— Докучаев — предлог. Зашел случайно, шел мимо, вижу — такой дворец. Был покорен. Решил узнать о нем побольше. Что за странное название — «Дом имени Козьмы Пруткова»?
— Ничего странного. Просто было такое веселое время, когда всем и вся присваивались имена. «Фабрика подтяжек имени Клары Цеткин», а суровая Клара носила юбку с ремнем. «Мясо-молочное хозяйство имени Бернарда Шоу», старик Шоу был вегетарианцем… Нам нравится Козьма Прутков, кооператив-то писательский… Так говорите, вы жалкий провинциал? А вид у вас бравый. Случайно, не из налоговой инспекции? Видна военная выправка.
— Служил в дни розовой юности. И то всего три месяца. Уволен по идейным соображениям, религиозные мотивы — толстовец. А что, если мы представимся друг другу? Вы мне нравитесь. Меня зовут Николай Шмидт.
— О, какое громкое имя, — удивился собеседник. — Шмидты бунтовали, поджигали крейсера, изучали миграцию рыб, сидели в палатке на льдине. Отто Юльевич, случайно, не ваш дядя? Нет… А моя фамилия Малоземельский. В прошлом критик, ныне литературный пеон — поденные работы на чужих плодоносных грядках. Так что вас интересует в нашем доме?
— Ну например, жильцы, — осторожно произнес Николай.
— Наши жильцы? Элита, бомонд. Видите, там стоит «форд»? Он принадлежал, пока не рассыпался, драматургу Шпенглеру. Рядом — хромая «Волга». Она пока еще на ходу, и на ней ездит прозаик Паскин. Может, слышали такого? Прославился — призывал лечь под танки.
— А скромный «Москвич»?
—
— А мне она показалась энергичной, — задумчиво проговорил Шмидт. — Хваткая женщина. Палец в рот не клади.
— Увы! — вздохнул критик. — К сожалению, вся ее энергия уходит на то, чтобы в очередной раз выйти замуж. Ее хобби — иностранцы. Предпоследний муж — афганец. Из Каула наши войска уходят, снаряд попадает в дом, она бросает мужа и мчится в Ашхабад. Последний — руандец, сын вождя племени тутси. Зеленые холмы Африки, межплеменная война. Наша Марго на последнем самолете вместе с двумя коллекционными гориллами улетает в Найроби. На каждого мужа смотрит как на приключение. С таким председателем разве починишь санузлы?
На лице сына лейтенанта отразилась борьба желаний: в голову ему пришла неожиданная мысль.
— Не починишь… Ну а, скажем, если бы я изъявил готовность потрудиться на благо литературы и на время стать вашим председателем? — осторожно спросил он. — Быть управдомом — эта мысль томила не одного меня. Приятно осуществить чужую мечту… Вы рассказали бы поподробнее про дом, а?
Малоземельский воздел руки горе:
— О, это целая история… Как-нибудь расскажу… А знаете, вы мне симпатичны… Говорите, могли бы пойти управляющим?! Но для этого надо сперва освободить место, отправить куда-нибудь нашу Маргариту… А как? Я сказал, в последнее время ее интересуют только браки с иностранцами. Откуда вы возьмете иностранца?
— Это мое дело, — холодно парировал собеседник. — Выберите завтра минутку, скажите ей, что говорили со мной и что среди моих знакомых совершенно случайно есть поляк… Свое крупное автомобильное дело, роскошная квартира в центре Варшавы, вдовец, жил когда- то в России и сохранил самые лучшие воспоминания о русских женщинах… Ну, как?
— Быстро же вы решили!.. Попробую…
Критик, посмеиваясь, убежал.
Из парка доносились улюлюканье и свист. Мальчишки гнали по аллее толстого рыжего кота. Кот бежал, оглядываясь через плечо. Изо рта у него торчало голубиное небесного цвета перо.
Николай вернулся к галеасцам.
— Славное место. — Он пересказал им свой разговор с критиком. — Мне нравится дом… Кто знает, сколько времени нам придется искать. В гостинице жить дорого, а тут тихая гавань, приют, зарплата и крыша над головой.
— Сразу видно, здесь живут порядочные люди. — Кочегаров показал на балконы. — Вон какое белье висит, все пуговицы на месте.
— Второй срок. Но, кажется, придется идти к ним в управдомы. Игра стоит свеч.
Председатель еще раз озабоченно оглядел Козьму Пруткова, перешагнул через кота и, ведя за собой команду искателей сокровищ, направился назад в «Оель».