Сын Наполеона
Шрифт:
— Да, я знаю об этом, Ваше Высочество, — сказал Ла Виолет, — так как был на Святой Елене, я даже один из тех…
Он не смог закончить.
Герцог Рейхштадтский с чувством сжал ему руки, переспросил:
— Вы были на Святой Елене? Вы видели моего отца?
— Да, я имел эту честь и эту радость, и малыш, вот этот, тоже, Ваше Высочество.
— Как, этот молодой человек? — удивленно спросил герцог, с любопытством глядя на Андре.
Тот быстро извлек из кармана небольшой предмет:
— Ваше Высочество, я был тогда лишь ребенком, но тоже имел счастье встретиться с великим Наполеоном. Он даже дал мне поручение к вам.
— Ко мне?
—
Герцог схватил табакерку, которую Наполеон дал юнге, встретившись с ним на тропинке в Лонгвуде.
Он поцеловал миниатюру, представлявшую императора в его бессмертном костюме, затем долго рассматривал черты великого человека, чья кровь текла в нем, и глаза наполнились слезами.
Герцог снова сжал руки Андре и Ла Виолета, спрашивая у них малейшие детали того, что они видели на Святой Елене, что они узнали, как в то время чувствовал себя отец, как он выглядел, и особенно, что говорил о нем.
Ла Виолет не мог в полной мере удовлетворить любопытство герцога, ибо, как он объяснил, его отношения с узником Наполеоном ограничились простым взглядом и поклоном. Недреманное око англичан мешало общению более тесному. Только Андре, которого Ла Виолет представил как внука одного из храбрейших маршалов империи Лефевра, герцога Данцигского, смог поговорить с Наполеоном. А тот, тронутый его юностью и благородством, сделал ему подарок в виде этого портрета, обмолвившись, что, быть может, однажды в Вене он увидит его сына и сможет поговорить с ним о нем…
Волнение герцога было очень сильным, настолько сильным, что сердце его билось как бешеное, перед глазами все поплыло и он приложил руку к груди, боясь, что она сейчас разорвется. А ему еще нужно было так много сказать им:
— Друзья мои, дорогие мои друзья, вы не можете себе представить, как счастлив я видеть вас и говорить с вами о моем отце. И именно потому, что я отдаю себе отчет в дружбе и признательности, которые испытываю к вам, мне нужно действовать быстро и решительно…
Вы не должны задерживаться здесь. О вашем присутствии скорее всего уже знают, и ничто не спасет, если вас арестуют и будут допрашивать. Вас ждет самое суровое наказание, предусмотренное австрийской полицией для тех, кто признан виновным в покушении на безопасность государства. Я буду бессилен защитить вас. Мое вмешательство только усугубит ваше положение и вызовет противоположную реакцию. Значит, вам нужно отправляться тотчас же. Обещайте покинуть Вену немедленно. Вы сделаете это?
— Ваше Высочество, мы должны выполнить свою миссию, — сказал Ла Виолет. — Мы знали, на что идем, когда отправлялись сюда. Для нас уже большое счастье, что мы смогли приблизиться к Вашему Высочеству. Мы останемся здесь, пока вы не примете окончательного решения.
— Оно принято, друзья мои. Я прошу вас еще раз и даже приказываю: покиньте Вену немедленно!
— Ваше Высочество, — сказал Андре, — мы обязаны привезти вас в Париж! Почему бы не ответить на желание тысяч французов, которые зовут Наполеона II в свои ряды?
— Раз вы настаиваете на четком и твердом ответе, который, быть может, принудит вас подчиниться мне и немедленно вернуться в вашу… в нашу страну, друзья мои, — вновь заговорил герцог, — хорошо! Я отвечаю вам откровенно и прямо: нет, я не последую за вами! Я люблю Францию, я хочу, чтобы она была счастлива. Я не чувствую себя способным взять силой трон, который уже занят. Я не хочу, чтобы из-за меня
— Ваше Высочество! — срывающимся голосом начал Андре. — Я хотел бы ценой своей жизни сохранить этот портрет, но мне кажется, что император давал мне его не без задней мысли. Он надеялся, что я оставлю его вам.
Храните же его, Ваше Высочество, и поскольку сейчас не хотите следовать за нами, может быть, глядя на этот портрет, вы однажды измените свое решение и вспомните о нас. Дайте только знать… И спаси нас Господь, чтобы не оказалось слишком поздно.
— Не нужно об этом, — возразил герцог, нахмурившись. — Признаюсь вам, как своим самым близким друзьям… Вам придется поверить этому. Даже если бы не было политических мотивов и гуманных резонов, которые не позволяют мне взять на себя роль авантюриста и проникнуть во Францию в качестве заговорщика, пусть даже для того чтобы победоносно войти в Тюильри, есть еще одна причина, которая заставляет меня отказаться… Эта причина… да разве вы не видите ее на моем лице, в моих чертах? — герцог сильно побледнел.
— Нет, Ваше Высочество, я ничего не вижу! — пробормотал Ла Виолет.
— Ну-ну! Мои дорогие соотечественники, мои дорогие друзья, должен вам сказать, что через несколько месяцев меня уже не будет. У меня в груди тлеет огонь, и совсем скоро вы узнаете, что сын Наполеона присоединился к своему славному отцу…
— Ваше Высочество, зачем эти жуткие предчувствия! Вы будете жить! Вы молоды, Франция ждет вас, надеется на вас! Вам нельзя падать духом. Такие мрачные мысли не пристали молодому человеку, сыну Наполеона!
— Я знаю, что говорю, друг мой, как знаю, что чувствую! Я не должен, стоя на пороге смерти, толкать Францию на новую революцию… Полагаю, что, отказываясь и оставаясь здесь, я лучше послужу нации, которую люблю и на земле которой, на берегу Сены, хотел быть похоронен мой отец… Довольно!
Еще раз говорю, пришел час нашего расставания. Что я могу сделать для вас?.. К несчастью, ничего. Вы отдали мне портрет отца и должны получить взамен другую реликвию…
У меня есть несколько строк, написанных отцом, которые были переданы мне очень давно моей гувернанткой, госпожой де Монтескье. Возьмите этот драгоценный лист, он послужит подтверждением для ваших друзей, что вы исполнили свою миссию и сделали все, что смогли…
Герцог вынул из бумажника старательно сложенное письмо, содержавшее наставление императора своему малолетнему сыну и бережно сохраненное госпожой Монтескье:
Хочу, чтобы мой сын, если он когда-нибудь будет у власти, правил бы только для народа и с народом. Хочу, чтобы, получив трон от меня как наследник по крови, он никогда не забывал, что только воля народа должна поддерживать его, и не делал ничего против воли народа.