Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Олдридж Джеймс

Руперт расхохотался. Он любил сына.

— Роланд похож на вас, а дочка похожа на вашу красавицу жену.

Руперту было приятно, что Нина назвала его жену красавицей. Но он знал, что «красавица жена» вроде Джо порой может быть весьма обременительным достоянием, чего нельзя сказать о Нине. При всем своем изяществе и хрупкости Нина была слишком независима, чтобы стать чьим бы то ни было достоянием.

— У вас нет детей? — спросил он.

— Нет, — ответила она. Он не задал следующего вопроса— это было бы бестактно, но она ответила сама: —У меня была дочка, ей было четыре года. — Произнеся

эти слова, Нина на минуту задумалась, и ему сразу показалось, что в самолете слишком жарко, и летит он слишком медленно. — Она заболела менингитом и умерла. Я тогда была беременна. От горя у меня произошел выкидыш, и меня так искромсали, что я никогда больше не смогу иметь детей.

— Какое несчастье, — вырвалось у него.

— Да. Если бы не Алексей, я бы бросилась под поезд. Он неделями не отходил от меня ни на шаг, а когда я поправилась, забрал меня с собой в Арктику, где они совершали трудные и опасные полеты, на одну из наших дрейфующих станций; он знал, что там у меня будет работы по горло и мне придется волноваться за него и за других летчиков. Я даже выучилась на радистку, чтобы постоянно знать, что с ними.

Он не нашел слов утешения и только подумал, почему он раньше воображал, будто русские иначе относятся ко всему, чем англичане. Теперь он видел, какая все это чепуха. Ему вспомнилось шутливое замечание Федора: «У каждого русского жизнь похожа на русский роман; вот почему мы так любим персонажей нашей классической литературы».

Пока что это замечание себя оправдывало.

Алексей был в полном сознании, но какой-то полусонный. Увидев их, он нисколько не удивился. Нина вошла к нему первая, а потом послала за Рупертом. Руперт переступил порог палаты, где кроме Водопьянова лежало еще двое больных, у него сжималось сердце от мысли, что он увидит Алексея при смерти.

— A-а, дружище, — слабым голосом проговорил Алексей. Он протянул руку и обнял Руперта с такой силой, какой не могло быть у умирающего. Да полно, собирался ли он умирать?

— Не забудь, Алексей, что англичане терпеть не могут обниматься, — сказала Нина, и по ее голосу Руперт почувствовал, что у нее отлегло от души.

— Обнимаются, но только на футболе, — улыбнулся Руперт, поддерживая взятый Ниной шутливый тон.

Было ясно, что ничего страшного не произошло, и счастливая Нина сердито отчитывала мужа.

— Два дня назад он встал на ноги и тут же отправился гонять футбольный мяч, — рассказала она Руперту, а Алексей смотрел на них, сощурившись, и улыбался.

— Чего ты злишься? — пытался отшутиться Алексей, превозмогая действие снотворного. — Огорчаешься, что я не умер?

У него была забинтована голова, а рука была подвязана к спинке кровати, зато другой рукой он крепко вцепился в Нинин рукав. Руперт посмотрел на Нину.

— Сломал два пальца и раскроил голову, — шепотом объяснила Нина. — Алексей! — заговорила она г. о-русски. — Посмотри, что ты наделал: заставил нас прилететь сюда из Крыма. Как тебе не стыдно!

— Но я отлично себя чувствую, — устало отозвался Алексей. — Малость не повезло. Приятно вас видеть, Руперт.

— Ну разве можно тебе играть в футбол, — мягко выговаривала ему Нина.

Но Алексей уже заснул, и лицо у него было счастливое.

Он был рад, что рядом с ним родные люди. Полный неистребимой жизненной силы, он крепко держал Нину своей единственной здоровой рукой.

Они провели день в Гагре. пообедали с врачами и сестрами, а потом вернулись в Адлер и провели еще одну ночь в таком же зале ожидания, как в Симферополе. К себе в санаторий они попали на следующий день к полудню, и Татьяна встретила их широко улыбаясь. Она знала, сказала она, что все обойдется благополучнее, Федор тоже обрадовался, но по-своему. Он сообщил без лишних слов, что машина заказана на завтрашний день и они поедут в Севастополь, как было намечено.

— Если вы не слишком устали, — добавил он.

Они очень устали, и это было нетрудно заметить — ведь они не спали две ночи. Но кто считался с усталостью в этой стране? От усталости здесь просто отмахивались, как от назойливой мухи. Руперт сказал, что если Нина согласна, он готов ехать, но усомнился в душе, заслуживают ли Лилл и Колмен таких жертв.

Все как будто вошло в свою колею. На следующий день по пути в Севастополь— злополучный Севастополь, где с Рупертом чуть не произошла катастрофа, — Нина сказала, что ей необходимо выполнить одно поручение. Она оставит его на несколько часов на пляже, так как ей нужно выступить в маленьком поселке перед рабочими новых виноградных плантаций в Байдарской долине.

— А почему бы мне не поехать с вами? — спросил Руперт. — Это разрешается?

Она покраснела. Руперт теперь знал, как заставить ее краснеть, и полюбил это развлечение. Ему нравилось видеть жаркий румянец на ее нежном, таком русском лице.

— Пожалуйста, если хотите, — согласилась она.

Когда они проезжали сквозь арку Байдарских ворот, их остановил милиционер на мотоцикле. Здесь дорога покидала берег моря и сворачивала в горы, а дальше вела к Севастополю, Балаклаве и к полям сражений сотни ненасытных войн.

— Кто вы и куда едете? — обратился к ним милиционер.

Федор коротко и не без раздражения объяснил ему, и машина покатила дальше, мимо белого бетонного водоема; потом они увидели с горы растянувшиеся на многие километры плантации молодых лоз, которые выстроились, как солдаты, на склонах известковых холмов.

— Эти виноградники разбиты после войны, — пояснила Нина. — Со временем они будут давать больше вина, чем вся Франция.

Руперт выслушивал такие заявления с недоверием, но виноградники тянулись все дальше и дальше, насколько хватал глаз. Ему захотелось узнать, почему Нину пригласили прочесть лекцию именно здесь.

— Местный директор раньше работал в нашем министерстве, — ответила она. — Это наш старый друг, и мне неудобно было ему отказать.

Они миновали какой-то новый поселок с похожими на кубики домами, крытыми гофрированным железом. Дорога вела к длинным белым строениям, видимо, складам.

— «Миру — мир», — вслух прочитал Руперт.

Этот лозунг можно было прочесть всюду: на алых полотнищах, на стенах домов, над воротами фабрик, его выкладывали белым и красным кирпичом у железнодорожных станций и в городских парках, ежегодно печатали в газетах; был он начертан и на арке при въезде в пионерский лагерь «Артек».