Сын
Шрифт:
Мы оба умолкли. Я не знал, что сказать, а она, наверно, дожидалась, пока я что-нибудь скажу. И теперь все вспомнилось во всех подробностях: я откашлялся, сеньорита Соня откинулась на спинку стула. А потом, словно размышляя вслух, добавила: «Такое ощущение, будто для сына просто не существует его мамы».
Мария
Все началось с конверта. А может быть, и нет — пожалуй, если проявить педантизм, все началось чуть-чуть раньше.
Пару дней назад в мой кабинет зашла Соня, классный руководитель четвертого класса.
— О Гилье, — сказала она, помешивая чай пластмассовой ложкой. — Кажется, я уже когда-то про него рассказывала.
— Да, помню, — сказала я. — Ему очень нравится Мэри Поппинс, верно?
Соня кивнула:
— Мне бы хотелось, чтобы ты его посмотрела.
Я улыбнулась. Соню я знаю плохо: за полтриместра невозможно узнать нрав всего школьного коллектива, — но она, похоже, не склонна долго ходить вокруг да около. Женщина с характером.
— Конечно, — сказала я. — С ним что-то не так?
Она ответила не сразу. Окинула взглядом кабинет и сказала, со странной улыбкой:
— Мария, мне кажется, этот ребенок чересчур доволен жизнью.
Я воздержалась от комментариев. Почувствовала: если уж Соня обратилась ко мне за помощью — а учителя не обращаются ко мне без веских причин, — значит, и впрямь всерьез обеспокоена.
Соня немедля продолжила:
— Сейчас объясню. У Гилье есть масса объективных причин, чтобы быть трудным ребенком: недавно сменил школу, родители недавно расстались, он водится только с девочками, держится подальше от футбола и вообще любых подвижных игр, очень мало общается с остальными ребятами, и к тому же у него, так сказать… гиперчувствительная натура, и другие иногда чувствуют, что он выламывается из общего ряда, хотя пока не умеют выразить свое ощущение словами… и вдобавок мыслит он нестандартно. Я уж молчу об этой зацикленности на Мэри Поппинс: поначалу она меня умиляла, но со временем стала настораживать.
— Ясно, — сказала я.
— И, вопреки всему этому, ребенок довален жизнью, — подчеркнуто сказала Соня. — Донельзя довален.
— И ты думаешь, он…
— Не знаю, что и подумать, Мария, — не дала она мне договорить. — Знаю лишь то, что мне подсказывает опыт, а опыт подсказывает: внутри Гилье, которого мы видим, прячется другой Гилье, невидимый для нас.
Я всмотрелась в взволнованное лицо Сони. Я видела ее нечасто, но мне казалось, что она переживает беды и радости своих учеников, как собственные, иногда даже слишком горячо — но учителя ее типа просто не могут жить иначе. Порой слишком тетешкаются с учениками, как с родными, — и сами это за собой знают. Но, проработав в этой школе несколько недель, я заметила: наблюдения, которыми Соня делится с другими учителями, никогда не оказываются беспочвенными.
«Донельзя доволен жизнью», — сказала она.
И еще кое-что добавила, и именно эти слова подтолкнули меня к окончательному решению.
— Вот что я думаю, Мария: Гилье — тот Гилье, которого мы видим, — только деталь головоломки, — сказала она с тревогой в глазах. Довольно робко — чуть ли не опасаясь, что я сочту ее полоумной. Чуть ли не шепнула по секрету. — А еще я думаю: за его счастливой улыбкой стоит… какая-то
Я не знала, что сказать. Хотела что-то ответить, но тут Соня достала из сумки белый конверт, положила передо мной на стол.
— Вот что я тебе принесла.
Мы переглянулись.
— И что в нем?
Соня отодвинула чашку, облокотилась о стол:
— Рисунки и сочинения Гилье. Упражнения, домашние задания… и так далее.
Я взяла конверт, подержала на весу. Соня накрыла мою руку своей, качнула головой.
— Сейчас необязательно туда заглядывать, — сказала она, отбросила с лица прядь волос, устало вздохнула.
— Как пожелаешь. — Я оставила конверт на столе, включила ноутбук, открыла ежедневник, полистала. — На следующей неделе у меня есть свободный час вечером. Сразу после уроков.
Соня заулыбалась:
— Отлично. Поговорю с его отцом и скажу тебе поточнее.
В тот же вечер, после ужина, я включила телевизор — посмотреть новости или какой-нибудь сериал, я ведь и сериалы смотрю, но не все и нерегулярно, исключительно чтобы слегка развеяться. Но через несколько минут поняла, что развеяться сегодня не удастся. Разговор с Соней не выходил из головы, и, когда я поставила на стол поднос с остатками ужина, на глазе мне попался конверт, полученный от Соки.
Я уже собиралась выключить свет и лечь спать. Но любопытство пересилило усталость.
Заварила чаю, снова присела на диван, включила радио — на сон грядущий я всегда слушаю классическую музыку. А потом, уютно устроившись между подушек, открыло конверт. Бережно выложила его содержимое на колени, рассортировала: в одну стопку — тетрадные листки, исписанные карандашом, в другую — рисунки, которые Соня уже аккуратно разложила по датам и подшила степлером.
Решила начать с рисунков.
И все поняла.
Глава II. Волшебное слово, тучи в небе и приветливые голоса
Гилье
— Не-ет! Еще разок попробуешь? Ты же вчера все правильно сказала!
Назия вжала голову в плечи и хихикнула, но мне это не понравилось, и она заметила, что мне не понравилось. Она тут же посерьезнела, взяла листок, на который большими буквами переписала слово, и попробовала вновь:
— Шу-пер-ка-фри-ли-хис-то-па-ли-до…шо, — прочитала она по бумажке очень медленно, даже почти пропела. А потом посмотрела на меня и засмеялась, прикрывая рот ладонью, — совсем как ее мама за кассой в мини-маркете.
Мы сделали еще несколько попыток, а потом пошли на кухню и сами себе приготовили поесть, потому что папа был у себя в кабинете, писал маме на компьютере письмо по электронке, а когда папа пишет маме, его нельзя отвлекать, ведь он должен сосредоточиться, чтобы письмо получилось хорошее. За едой мы пересмотрели кусок фильма, когда Мэри Поппинс в парке с ожившими рисунками говорит волшебное слово, и все поют и танцуют все быстрее и быстрее, посмотрели, чтобы Назия все-таки наконец-то это слово выучила.