Сыночкина игрушка
Шрифт:
Хотя в любом случае, пока всё шло хорошо. Реализовать первую часть плана у него получилось именно так, как он и хотел, за исключением пары нюансов. А значит, можно было надеяться, что и в дальнейшем проблем не возникнет.
Глава 3
12.
Голова болела немилосердно. Стояла чудовищная духота. Воняло застарелой мочой и дерьмом. Потом. Плесенью. И чем-то ещё, тошнотворно-сладким. Через сомкнутые веки пробивался тусклый свет. Катя чувствовала себя больной и разбитой. Девушку не покидало чувство, что последние несколько часов её били палкой, особенно уделяя внимание голове и груди. При каждом вдохе
И всё же, где она? Ноги и руки ослабли и не слушались, как после наркоза. В голове плыл туман. Под спиной ощущалась жёсткая койка с тонким матрацем. Неужели она в больнице? Катя предприняла попытку открыть глаза, и свет лампочки без абажура внезапно превратился в дьявольское сияние сверхновой, грозящее выжечь сетчатку. Девушка со стоном сомкнула веки.
Если она в больнице, то как и по какой причине сюда попала? Она попыталась восстановить в памяти события последних нескольких часов. Прошлым вечером приехали в Грачёвск, к тётке в гости. На следующее утро, то есть сегодня, тётя Марина и мама разбудили её. Они хотели идти на пляж. Пляж… Катя нахмурилась. У неё что, солнечный удар? Слишком долго валялась на солнце? Нет, этого не может быть. Ведь загорать с родственницами она не пошла.
Воспоминания потихоньку поднимались в Катином сознании, как коряги, всплывающие из омута. И чем дальше она пыталась восстановить цепочку событий, приведших её на узкую койку, тем страшнее ей становилось. Словно после некоторой по счёту коряги на свет явится утопленник. Она пока что не видела его, но уже предчувствовала, что из темноты вот-вот покажется бледная рука, навсегда скрюченная посмертной судорогой.
Она не пошла на пляж. Иначе тётя Марина, их семейный моралист, снова превратила бы безобидный отдых в заседание суда. И, чтобы не ходить, Катя ляпнула первое, что пришло в голову. Что она хочет погулять в лесу. Одна. В тишине и покое. От этого воспоминания девушку обдало холодом и мурашки побежали по спине. Как в страшной сказке, она ещё не добралась до самого пугающего, но её уже мучало предчувствие. Разволновавшись, Катя попыталась ещё раз открыть глаза. Яркий свет снова обжёг глаза, но на этот раз она успела разглядеть что-то ещё. Низкий серый потолок с тёмными пятнами плесени. Неровный, со следами инструментов, которыми он торопливо обрабатывался. Ни в одной, даже самой захолустной, больнице нет таких грязных, низких и вонючих палат…
Оставшиеся воспоминания всплыли разом, на мгновение оглушив Катю свои уродством. Тёмный, неуютный лес. Короткая погоня. Потный толстый мужик, придавивший её к земле своим рыхлым брюхом. Острый запах пота и гнилых зубов. И – вот он, утопленник – сильная рука, пережавшая ей горло.
Издав громкий стон, девушка выгнулась дугой и забилась на кровати, пытаясь сбросить ноги на пол и встать. Её пятки с глухим стуком ударились о застеленную тонким матрацем койку, и у неё почти что получилось. Она сумела раскачать непослушное тело и начала уже поворачиваться к краю, когда правое запястье неожиданно пронзила острая боль.
– Ум-м-м… – простонала Катя и рухнула обратно на жёсткую лежанку.
Сердце её колотилось, норовя выпрыгнуть из груди. Из-под прикрытых век потекли слёзы. Правая рука отказывалась следовать за телом. Содрогаясь, словно от прикосновения к чему-то мерзкому, девушка потянула руку на себя. Коротко брякнула, натягиваясь, цепь. Закреплённая висячим замком петля снова впилась в тонкую кожу, обжигая, словно раскаленная докрасна. И тогда Катя зашлась в беззвучном крике, настолько долгом, насколько ей позволяли сжавшиеся от вони лёгкие.
13.
Света
– Ну как можно так долго шляться, неужто не понимает, что мать тут волнуется… – в полный голос возмущалась Марина, третий раз подряд смахивая с мебели пыль влажной тряпкой.
Обычно не склонная к наведению чистоты, в этот раз она прибиралась с нездоровой тщательностью, поднимая с полок даже намертво прилипшие друг к другу отсыревшие книги. Пыхтя от натуги, Марина передвигала шкафы и приподнимала столы, чтобы махнуть тряпкой там, где стояли их ножки. Но грязь, даже копившаяся неделями, рано или поздно заканчивается. Растерянно оглядевшись по сторонам, Марина предложила своей сестре поесть супу, но, не дождавшись ответа, махнула рукой и полезла в подвал за картошкой.
– Бессовестная! – нахмурившись, женщина говорила это куда боле эмоционально, но при этом гораздо тише. – Ушла и пропала, подумать только! Хоть бы позвонила! Целый день в телефоне своём, а матери позвонить не додумалась!
Гневная тирада тянулась и тянулась, обрастая всё новыми претензиями к пропавшей. Руки Марины, привыкшие к нехитрому труду, ловко очищали картофель, срезая с клубней тончайший слой кожуры. Лезвие не соскользнуло ни разу. Но всё больше и больше картофелин, поблёскивавших желтовато-белыми боками, падало в таз, предназначавшийся для очистков. И всё больше ленточек кожуры летело на пол. Не замечая этого, Марина продолжала причитать о непутёвой племяннице.
Закончив чистить картошку, Марина вытерла руки о фартук и замерла, растерянно глядя на кастрюлю, в которой смешались очистки и готовые к варке клубни. Она словно позабыла, зачем это делала. Потом тряхнула головой и, бормоча о что-то о не знающих никаких приличий городских, принялась наводить порядок в заготовках. Наконец, кастрюля с лязгом опустилась на плиту. Расцвёл сине-жёлтый цветок газа.
Гонимая необходимостью делать хоть что-то, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями, Марина принялась ходить по дому, яростно хлопая дверьми. Её руки, словно беспокойные пухлые пауки, скользили по горизонтальным поверхностям, тут и там поправляя валяющиеся в беспорядке вещи. Её недовольный голос упал практически до шёпота, без устали призывая кары на голову Кати. Вот только придёт она! Вот только вернётся домой непутёвая! Марина как раз выравнивала висящие на вбитых в стену гвоздях кепки, чтобы каждая оказалась повёрнута козырьком к полу, когда до неё дошла, наконец, вонь подгорающей на плите картошки. Дико завопив, женщина ринулась к кастрюле.
Света не видела всего этого. Она сидела, заворожённая тем, как медленно темнеют, наливаясь силой, тени в углах крохотной душной комнаты. Мыслями она пребывала далеко, в лесу. Там, где такие же тени неторопливо выползали из-под кустарников и папоротников. И где, как она думала, находилась её дочь. Она пришла в себя, лишь когда тишину разрезал резкий крик её сестры. На этот раз та явно обращалась к ней.
– Что? – переспросила Света.
– Картошку залить водой забыла! – отчаянно, словно от этого зависели жизни, завопила Марина, и тут же, не меняя интонации, продолжила: – Да что ты сидишь-то, будто задницей приросла к стулу! От Артёма толку нет! А смеркается уже! Кате позвонила хоть раз?!