Сыновья Ананси (Дети Ананси) (Другой перевод)
Шрифт:
– Кого-то ждешь?
Миссис Данвидди издала неопределенный звук.
– Всегда лучше быть наготове, – сказала она. – Может, расскажешь, что происходит?
– Паренек Нанси. Толстяк Чарли.
– И что с ним?
– Ну, я рассказала ему про брата, когда он был здесь на прошлой неделе.
Миссис Данвидди вытащила руку из индейки.
– Это не конец света, – сказала она.
– Я рассказала, как с ним связаться.
– Ох, – сказала миссис Данвидди. Она умела одним междометием выразить все свое неодобрение. – И?
– Он вернулся в Ханглию. Парнишка в
Миссис Данвидди набрала в руку влажных комочков и с такой силой вогнала их в индейку, что у той выступили бы слезы на глазах, если бы они у нее были.
– И теперь не может от него избавиться?
– Не может.
Острый взгляд сквозь толстые линзы.
– Я уже делала это однажды, – сказала миссис Данвидди. – И повторить не смогу. Так уже не получится.
– Знаю. Но мы должны что-то сделать.
Миссис Данвидди вздохнула.
– Правду говорят: если живешь слишком долго, пожнешь все, что посеял.
– А есть другой способ?
Миссис Данвидди закончила нашпиговывать индейку, закрепила лоскуты кожи шпажками и завернула птицу в серебристую фольгу.
– Я прикидываю, – сообщила она. – Я засуну птицу в духовку завтра утром. К обеду она будет готова, вечером я поставлю ее разогреваться, так что к ужину она как раз поспеет.
– И кого ты ждешь на ужин? – спросила миссис Хигглер.
– Тебя, – сказала миссис Данвидди. – Зору Бустамонте, Беллу Ноулз. И Толстяка Чарли Нанси. К тому времени как парень доберется сюда, он нагуляет отменный аппетит.
– Он едет сюда? – спросила миссис Хигглер.
– Ты не слушаешь меня, девчонка! – сказала миссис Данвидди.
Только миссис Данвидди могла назвать миссис Хигглер девчонкой, не выглядя при этом глупо. – А теперь помоги мне затолкать индейку в холодильник.
Будет уместно упомянуть, что для Рози это был самый чудесный вечер в ее жизни: волшебный, идеальный, прекрасный во всех отношениях. Она не могла сдержать улыбку, даже если бы захотела. Еда была изумительная, а когда они поели, Толстяк Чарли пригласил ее танцевать. По настоящей танцплощадке, под звуки маленького оркестра, скользили люди в одеждах пастельных тонов.
Ей казалось, будто они перенеслись в иную, более благородную эпоху. Рози с пяти лет увлекалась танцами, но танцевать ей было не с кем.
– Я и не знала, что ты умеешь танцевать, – сказала она ему.
– Ты многого обо мне не знаешь, – ответил он.
И она почувствовала себя счастливой. Очень скоро она и этот мужчина поженятся. Она многого о нем не знает? Отлично. У нее впереди целая жизнь, чтобы узнать его получше. Чтобы узнать о нем все.
Она обратила внимание, как другие женщины и другие мужчины смотрели на Толстяка Чарли, когда она шла с ним рядом, и была счастлива оттого, что он держал ее под руку.
Они шли через Лестер-сквер, и Рози видела, как светят им звезды, яркому мерцанию которых не мешали даже уличные фонари.
На краткий миг она задумалась, почему прежде Толстяк Чарли был совсем другим. Иногда, где-то в глубине души Рози подозревала, что, возможно, продолжает встречаться с Толстяком Чарли лишь потому, что он
Толстяк Чарли водил ее однажды в Вест-Энд. В театр. Это был сюрприз на день рождения, но вышла неразбериха с билетами, то есть выяснилось, что билеты у них на вчерашнее число; администраторы – понимающие и очень любезные – помогли Толстяку Чарли найти место за колонной в партере, Рози же досталось место на балконе прямо за беспрестанно ржущим девичником из Норвича. С учетом всего этого нельзя сказать, что было очень здорово.
Зато этот вечер был волшебным. В жизни Рози случалось не так много идеальных моментов, но сколько бы их ни было, теперь стало на один больше.
Ей так нравилось то, что она чувствовала, когда была с ним!
А когда танцы закончились и, пошатываясь, они вышли на улицу, а голову кружило от танцев и шампанского, Толстяк Чарли – почему, подумала она, Толстяк? ведь он совсем не толстый – приобнял ее и сказал: «А теперь мы поедем ко мне», – голосом таким глубоким и настоящим, что у нее внутри все задрожало; и она ничего не сказала о том, что ей завтра на работу, что когда они поженятся, у них будет много времени для всего такого, она вообще ничего не сказала, хотя беспрестанно думала о том, как сильно желает, чтобы этот вечер не кончался, и как сильно-пресильно ей хочется, нет, необходимо поцеловать этого мужчину в губы и обнять его.
И вспомнив, что она должна что-нибудь ответить, она сказала «да».
В такси на пути к нему домой она держала его руки в своих руках, льнула к нему и смотрела на него в свете встречных автомобилей и уличных фонарей.
– У тебя ухо проколото, – сказала она. – Почему я раньше не замечала, что у тебя ухо проколото?
– Эй, – сказал он, улыбаясь, голосом как у гитары, настроенной на октаву ниже, – что я, по-твоему, должен думать, если ты никогда не замечала таких вещей, хотя мы вместе уже, хм, сколько времени?
– Полтора года, – сказала Рози.
– Полтора года, – повторил ее жених.
Она прильнула к нему и вдохнула его запах.
– Мне так нравится, как ты пахнешь! – сказала она ему. – Это какой-то одеколон?
– Всего лишь я, – сказал он.
– Тогда тебя нужно разливать во флаконы.
Она заплатила таксисту, пока Толстяк Чарли открывал входную дверь. По лестнице они поднялись вместе. Но когда оказались на втором этаже, он направился дальше, прямо к свободной комнате в конце коридора.
– Спальня же здесь, глупый, – сказала она. – Куда тебя понесло?
– Никуда. Знаю, – сказал он.
Они вошли в спальню Толстяка Чарли. Она задернула занавески и посмотрела на него, сияя от счастья.
– Ну, – сказала она наконец, – ты меня поцелуешь или нет?
– Наверное, да, – сказал он и поцеловал. Время расплавилось, растянулось и изогнулось. Их поцелуй длился миг, или час, или целую жизнь. А потом…
– Что это было?
– Я ничего не слышал, – сказал он.
– Как будто кому-то очень больно.