Сыновья Горгоны

Ковалев Валерий Викторович

– А что я могу сделать? - развел тот руками. - Машина у нас старая, а уголь далеко не кардиф.

 Впрочем, после горячего наваристого борща и макаронов по-флотски, настроение командира улучшилось, и он даже похвалил буфетчицу.

– Справедливо,- прогудел допивавший компот механик.
– Хороший кок на судне, большое дело. Вот был до войны у нас случай, в Соломбале. Я тогда механиком на сейнере ходил. И был там поваром татарин - Муса. Все на камбузе пасьянсы раскладывал.

Как ни зайдешь, сидит и над

картами маракует. Мы с ним замучились - как только обед, ничего не готово.

– Муса!
– кричат ему ребята, - где жратва?

А он, - чичас!
– и ноль внимания.

– Те торопят, - давай обед, нам на вахту!

– Э-э, вашу маму, - шипит Муса, бросает карты и начинает шуровать на камбузе.

Через полчаса выглянет из раздатки и прорычит, - на первий зуп - кречка , на второй кащя - кречка! Забирай дарагой!

Так мы и питались всю путину: «зуп-кречка, кащя-гречка» или «зуп-пщенка, кащя-пщенка», думали совсем дойдем до ручки. Заставить приготовить что-нибудь другое, кока было невозможно.

Ну, ребята озлились и решили его проучить. На подходе к базе сговорились и намочили уксусом бумажки в гальюне. Утром Муса наведался туда и через пару минут, вылетел как метеор. Вломился на камбуз, заперся и взвыл не своим голосом.

В чем дело? - удивились парни и кулаками в раздатку. Тот ее открывает, и, придерживая штаны руками орет, - а-а цволич, билат, зарэжу!- а потом плюхается казенной частью в лагун с водой. Ржали мы все до упаду. А как только пришвартовались, Муса забрал свой паспорт у помощника и ходу. Даже расчета не взял.

Видя, что его байка понравилась, механик крякнул и хотел было начать другую, но в это время старшего лейтенанта срочно вызвали на мостик.

– Лево шестьдесят, неизвестный корабль, - встревожено доложил старпом.

– Что за черт?
– пробормотал Качарава, вскидывая к глазам бинокль, - здесь не должно быть никаких судов.

Между тем, на смутно виднеющейся вдали громадине, заработал ратьер.

– Читай!
– бросил старший лейтенант вахтенному сигнальщику.

– Ничего не пойму, товарищ командир, какая-то «абра-кадабра», - произнес тот, напряженно всматриваясь в быстро чередующиеся вспышки.

– Радист, - приказал по переговорному устройству Качарава, - немедленно свяжитесь с Диксоном. Запросите наличие судов в этом районе.

– Товарищ командир, связь затруднена, корабль нас глушит, - доложил через минуту радист.

– Все ясно, - скрипнул зубами Качарава.
– Это немец. Старпом, боевая тревога! Орудийные расчеты наверх!

Напряженную тишину в рубке разорвали колокола громкого боя и грохот матросских сапог по трапам.

Неизвестный корабль выбросил белесую шапку дыма, взял курс на «Сибирякова» и через секунду над его рубкой с шорохом пронесся первый снаряд.

 В ответ ударили орудия ледокола.

Неравный

бой длился недолго. Несколько, последовавших за пристрелочным выстрелом залпов крейсера, разрушили сначала носовые, а затем и одно из кормовых орудий советского корабля. На палубе взорвались бочки с бензином, и начался пожар. Подойдя на расстояние в двадцать кабельтовых, рейдер принялся расстреливать ледокол практически в упор, не обращая внимания на его ответный огонь, ведшийся из оставшегося орудия и зенитных пулеметов.

За это время радиостанция «Сибирякова» успела послать в эфир сообщение о том, что он ведет бой с вражеским крейсером, после чего вышла из строя.

Когда по приказу тяжело раненого Качаравы механики открыли кингстоны горящего корабля и тот стал погружаться в пучину, оставшиеся в живых спустили за борт две шлюпки, надеясь добраться на них до острова Белуха, находившегося в десятке миль от места сражения.

Однако первая из них была расстреляна зенитными установками крейсера, а вторая взята на абордаж командой спущенного с его борта катера. И здесь, практически безоружные русские моряки вновь оказали сопротивление, в результате которого трое из них погибли, а оставшиеся двадцать, были пленены и доставлены на рейдер.

Когда на месте гибели «Сибирякова» осталась бешено вращающаяся воронка с лопающимися на ее поверхностью пузырями и остатками догорающего бензина, «Адмирал Шеер» привел орудия главного калибра в исходное и, набирая ход, взял курс на Диксон.

Через час, в технологический отсек трюма, куда поместили остатки команды ледокола, в сопровождении лейтенанта-переводчика и вооруженной охраны спустился Меендсен-Болькен.

– Встать свиньи!
– заорал здоровенный унтер-офицер с автоматом и пинками поднял сидевших у переборки пленных.

Некоторое время Меендсен-Болькена разглядывал мокрых и обожженных пленных, а затем издал возглас удивления. Среди них была молодая светловолосая женщина в форменном кителе и черной короткой юбке.

– Макс, - кивнул капитан 1 ранга переводчику, - спросите у фрау, кто она?

 Тот задал вопрос и женщина, с вызовом глядя на немцев, что-то ответила.

– Она военный врач и была приписана к кораблю русских.

– Да, неважно у них обстоят дела, - хмыкнул Меендсен-Болькен - А фрау совсем недурна, не так ли, Макс?

– Так точно, господин капитан.

– А теперь спросите, есть ли среди этого сброда командир или кто-нибудь из его помощников?

С трудом подбирая слова, лейтенант задал очередной вопрос. Сгрудившиеся у переборки люди молчали.

– Не хотят отвечать, - сказал он.

– В таком случае, прикончите вот этих двух, - указал капитан на стоящих крайними пленных.

Лейтенант вытащил из кобуры парабеллум, подошел к морякам и хладнокровно прострелил им головы.