Сыновья и любовники
Шрифт:
Они опять принялись за еду. Когда они собрались уходить, старушка застенчиво подошла к ним с тремя георгинами — они уже распустились, были аккуратные, как пчелы, и лепестки в красных и белых крапинках. Довольная собой, старушка остановилась перед Кларой со словами:
— Не знаю, может… — и старческой рукой протянула цветы.
— Какая прелесть! — воскликнула Клара, принимая цветы.
— И все ей одной? — с укором спросил старушку Пол.
— Да, все ей одной, — широко улыбаясь, ответила та. — На вашу долю и так хватит.
— А я все-таки один у нее попрошу, —
— Ну это уж ее дело, — с улыбкой сказала старушка. И весело сделала книксен.
Клара притихла, ей стало неловко. По дороге Пол спросил ее:
— Неужели ты чувствуешь себя преступницей?
Она глянула на него испуганными серыми глазами.
— Преступницей? Нет.
— Но, похоже, ты думаешь, что поступила дурно?
— Нет, — сказала она. — Я только думаю, если б они знали!
— Если б они знали, они перестали бы нас понимать. А так, как сейчас, они понимают, и им это нравится. Какое нам до них дело? Здесь, где только деревья и я, ты ведь вовсе не чувствуешь, что поступаешь дурно?
Он взял ее за плечо, повернул к себе лицом, заглянул в глаза. Что-то его заботило.
— Мы ведь не грешники, а? — сказал он, беспокойно нахмурясь.
— Нет, — ответила Клара.
Он со смехом ее поцеловал.
— По-моему, тебе нравится твоя крохотная доля вины, — сказал он. — По-моему, в глубине души Ева была очень довольна, когда понурясь уходила из Рая.
Но Клара, хоть и притихшая, вся светилась, и он радовался. Когда он в поезде один возвращался домой, оказалось, он безмерно счастлив, и соседи-пассажиры необыкновенно милые, и вечер прекрасен, и вообще все замечательно.
Дома он застал мать за книгой. Здоровье ее пошатнулось, и лицо стало бледное, цвета слоновой кости, чего прежде Пол не замечал, а уже потом запомнил навсегда. Она ни разу ему не пожаловалась, что чувствует себя неважно. В конце концов, думала она, не так уж ей худо.
— Ты сегодня поздно, — сказала она, посмотрев на сына.
Глаза его блестели, он так и сиял. Он улыбнулся матери.
— Да, я был с Кларой в Клифтонской роще.
Мать снова на него посмотрела.
— Но ведь пойдут разговоры, — сказала она.
— Почему? Известно, что она суфражистка и все такое. А если и пойдут разговоры, что за важность?
— Конечно, может, ничего плохого в ваших прогулках и нет, — сказала мать. — Но ты ведь знаешь, каковы люди, и уж если она попадет им на язык…
— Ну, я ничего не могу тут поделать. В конце концов, их болтовня не так уж безумно важна.
— По-моему, тебе следует подумать о Кларе.
— Я и думаю! Что могут сказать люди?.. Что мы вместе гуляем. Мне кажется, ты ревнуешь.
— Ты же знаешь, не будь она замужем, я была бы рада.
— Что ж, дорогая, она живет с мужем врозь и выступает с трибуны, а стало быть, все равно выделяется из общего стада, так что, сколько я понимаю, особенно терять ей нечего. Нет, собственная жизнь для нее ничто, а раз ничто — грош цена такой жизни. Теперь она со мной… и жизнь обрела цену. Значит, она должна платить… нам обоим придется платить! Люди слишком боятся платить, они предпочитают
— Хорошо, сын. Посмотрим, чем это кончится.
— Хорошо, мать. Я буду стоять на своем.
— Посмотрим!
— А она… она ужасно мила, ма. Правда, правда! Ты не представляешь!
— Это ведь не то что жениться на ней.
— Это, наверно, лучше.
Они помолчали. Полу хотелось кое-что спросить у матери, но он побаивался. Потом все же спросил нерешительно:
— Ты бы хотела ее узнать?
— Да, — суховато ответила миссис Морел. — Я хотела бы узнать, что она такое.
— Но она милая, ма, право же! И ни чуточки не вульгарная!
— А я ничего такого не говорила.
— Но мне кажется, ты так думаешь… что она не такая уж хорошая… Говорю тебе, она лучше, чем девяносто девять людей из сотни! Лучше, поверь! Она справедливая, честная, прямая! Нет в ней никакой неискренности и никакого высокомерия. Не придирайся к ней!
Миссис Морел вспыхнула.
— Вовсе я к ней не придираюсь. Вполне возможно, что она такая, как ты говоришь, но…
— Но ты ее не одобряешь, — докончил Пол.
— А ты ждал, что одобрю? — холодно возразила миссис Морел.
— Да… да!.. будь у тебя хоть что-то за душой, ты бы радовалась! Ты правда хочешь ее увидеть?
— Я же сказала, что хочу.
— Тогда я ее приведу… привести ее сюда?
— Как тебе угодно.
— Тогда я непременно приведу ее сюда… как-нибудь в воскресенье… к чаю. Если ты вообразишь о ней что-нибудь скверное, я тебе не прощу.
Мать засмеялась.
— Как будто что-то от этого изменится! — сказала она.
И он понял, что победил.
— Но когда она рядом, мне так хорошо, ма! Она на свой лад королева.
Иногда, возвращаясь из церкви. Пол немного прогуливался с Мириам и Эдгаром. До фермы он с ними не доходил. Мириам держалась с ним почти совсем как прежде, и с нею он не чувствовал себя неловко. Однажды вечером он провожал ее одну. Поначалу они говорили о книгах — тема для них самая надежная. Миссис Морел как-то сказала, что их с Мириам роман подобен костру из книг — стоит перестать подкладывать тома, и он угаснет. Мириам, в свою очередь, хвасталась, что Пол для нее — открытая книга и в любую минуту она может указать пальцем главу и строку, на которой он сейчас находится. Сам же он, по натуре легковерный, не сомневался, что Мириам знает его как никто другой. И, обыкновенный эгоист, он любил разговаривать с ней о себе. Очень скоро их разговор перешел на его дела. Ему безмерно льстило, что он так ей интересен.
— А много ли ты писал последнее время?
— Я… да не особенно! Сделал набросок Бествуда — вид из нашего сада; кажется, он наконец получился. Это чуть ли не сотая попытка.
Так они разговаривали. Потом Мириам спросила:
— Ты последнее время где-нибудь был?
— Да, в понедельник после обеда ходил с Кларой в Клифтонскую рощу.
— Погода была не самая лучшая, правда? — сказала Мириам.
— Но мне хотелось проветриться, и было хорошо. Трент такой полноводный.
— И в Бартоне были? — спросила Мириам.