Сыновья и любовники
Шрифт:
Пол сорвал гвоздику и круто повернул к дому.
— Иди, мой мальчик, — сказала мать. — Тебе давно пора ложиться.
Он стоял, прижав к губам гвоздику.
— Я порву с Мириам, ма, — спокойно сказал он.
Мать посмотрела на него поверх очков. Он ответил прямым недрогнувшим взглядом. Долгое мгновенье они смотрели друг другу в глаза, потом мать сняла очки. Пол был белый, как полотно. Мужское начало взяло в нем верх, мужчина победил. Матери не хотелось слишком отчетливо его видеть.
— Но я думала… — начала она.
— Понимаешь, я ее не люблю, —
— Но я думала, в последнее время ты решил соединиться с ней, — с недоумением сказала мать. — Потому я и молчала.
— Я решил… хотел… но теперь не хочу. Ничего из этого не выйдет. В воскресенье я с ней порву. Я должен это сделать, разве нет?
— Тебе лучше знать. Ты ведь знаешь, я тебе давно это говорила.
— Теперь я иначе не могу. В воскресенье я с ней порву.
— Что ж, — сказала мать. — Я думаю, это к лучшему. Но последнее время я думала, ты решил с ней соединиться, и я молчала, и продолжала бы молчать. Но скажу тебе, как говорила прежде, не думаю я, что она тебе пара.
— В воскресенье я с ней порву, — сказал Пол, нюхая гвоздику. Он взял цветок в рот. Невольно обнажил зубы, медленно прикусил цветок, рот был полон лепестков. Он выплюнул их в камин, поцеловал мать и пошел ложиться.
В воскресенье он сразу после полудня отправился на Ивовую ферму. Он загодя написал Мириам, что хочет пройтись с ней в поле, к Хакнелу. Миссис Морел была с ним очень ласкова. Он ничего не говорил. Но она видела, каких трудов ему это стоит. Однако необычная твердость в его лице успокаивала ее.
— Ничего, сынок, — сказала она. — Когда все это кончится, тебе станет несравненно лучше.
Пол быстро глянул на мать, удивленно и сердито. Он не нуждался в сочувствии.
Мириам встретила его в конце аллеи. На ней было новое платье узорчатого муслина с короткими рукавами. Короткие рукава открывали ее смуглые руки, такие покорные, вызывающие жалость, — слишком больно было на них смотреть, и это помогло Полу ожесточиться.
Мириам прихорошилась ради него, и такой свежестью от нее веяло!.. Казалось, она цветет для него одного. Всякий раз, как он взглядывал на нее, теперь уже зрелую молодую женщину, красивую, в новом платье, так горько ему делалось, словно сердце его, которое он держал в узде, вот-вот разорвется. Но он уже решил, решил бесповоротно.
Они сидели среди холмов, и он положил голову ей на колени, а она перебирала его волосы. Она чувствовала, сейчас он «не здесь», как она это называла. Часто, когда они бывали вдвоем, она искала его и не могла найти. Но сегодня она не была к этому готова.
Было около пяти, когда Пол сказал Мириам. Они сидели на берегу ручья, у подмытого края берега, где над желтой землей нависал дерн, и Пол отбивал его палкой, как всегда, когда бывал тревожен и жесток.
— Я все думаю, — сказал он, — нам надо расстаться.
— Почему? — удивленно воскликнула Мириам.
— Потому что продолжать бессмысленно.
— Почему бессмысленно?
— Бессмысленно. Жениться я не хочу. Вообще не хочу жениться.
— Но почему ты говоришь это сейчас?
— Потому что я принял решение.
— А как же тогда эти последние месяцы и все, что ты мне говорил?
— Ничего не могу поделать. Продолжать я не хочу.
— Я тебе больше не нужна?
— Нам надо расстаться… ты будешь свободна от меня, я — от тебя.
— А как же тогда эти последние месяцы?
— Не знаю. Все, что я тебе говорил, мне казалось правдой.
— Тогда почему же теперь ты изменился?
— Я не изменился… я такой, как был… только я знаю, что продолжать бессмысленно.
— Ты не сказал, почему бессмысленно.
— Потому что я не хочу продолжать… и не хочу жениться.
— Сколько раз ты предлагал мне выйти за тебя замуж и я не соглашалась?
— Знаю, но нам надо расстаться.
На минуту-другую оба умолкли. Пол яростно тыкал палкой в землю. Мириам понурилась, печально задумалась. Он неразумный ребенок. Он точно дитя, которое, вволю напившись, отталкивает и разбивает чашку. Она посмотрела на Пола, чувствуя, что могла завладеть им и добиться от него кое-какого постоянства. Но нет, она беспомощна. И тогда она воскликнула:
— Я как-то сказала, тебе всего четырнадцать лет… а тебе, оказывается, четыре!
Пол все еще свирепо тыкал палкой в землю. Но слова Мириам услышал.
— Ты четырехлетний ребенок, — гневно повторила она.
Он смолчал, но про себя подумал: «Прекрасно, раз я четырехлетний ребенок, на что я тебе нужен? Мне-то еще одна мать ни к чему». Но возражать не стал, оба помолчали.
— А ты своим сказал? — спросила Мириам.
— Маме сказал.
Опять долгое молчание.
— Так чего же ты хочешь? — спросила Мириам.
— Ну, я хочу, чтоб мы с тобой расстались. Все эти годы мы питались друг другом, пора с этим покончить. Я пойду своим путем без тебя, а ты своим без меня. И тогда у тебя будет своя, независимая жизнь.
Есть в этом доля правды, поневоле призналась Мириам, несмотря на переполнявшую ее горечь. Она и вправду чувствовала себя при нем несвободной и, хотя ее это тяготило, ничего не могла поделать. С той минуты, как любовь к Полу стала ей не по силам, она возненавидела свое чувство. И втайне, в глубине души возненавидела и Пола, потому что любила его и он подчинил ее своей власти. Она противилась этой власти. Боролась, пытаясь от него освободиться. И, в сущности, была от него свободна, даже свободнее, чем он от нее.
— И оба мы навсегда останемся в какой-то мере созданиями друг друга, — вновь заговорил Пол. — Ты дала очень много мне, а я — тебе. Теперь давай начнем жить самостоятельно.
— Что ты собираешься делать? — спросила Мириам.
— Ничего… просто быть свободным, — ответил Пол.
Мириам, однако, чувствовала в его желании освободиться влияние Клары. Но умолчала об этом.
— Что же мне сказать маме? — спросила она.
— Своей матери я сказал, что рву с тобой совсем, бесповоротно, — сказал он.