Сыновья и любовники

Лоуренс Дэвид Герберт

— В чем признаться? Что сводил человека в театр?

— Послушай, парень, если ничего тут худого не было, скажи нам, кто она такая, — требовал друг.

— Да она такая-растакая, — сказал Доус.

Пол был взбешен. Доус, усмехаясь, утер пальцами свои золотистые усы.

— Разрази меня!.. Из этаких, а? — сказал общий друг. — Пол, дружище, ну и удивил ты меня. Стало быть, ты ее знаешь, Бакстер?

— Самую малость вроде!

Он подмигнул Полу.

— Ладно, — сказал Пол. — Я пошел!

Общий друг, удерживая его, положил руку ему на плечо.

— Нет

уж, парень, — сказал он, — ты так легко не отделаешься. Мы желаем получить полный отчет об этом дельце.

— Вот и получайте его от Доуса, — сказал Пол.

— Уж не увиливай, сознавайся, малый, раз наделал делов, — заявил друг. И тут Доус такое сказал, что Пол выплеснул ему в лицо полкружки пива.

— Эй, мистер Морел! — крикнула буфетчица и зазвонила в звонок, призывая вышибалу.

Доус сплюнул и кинулся было на молодого человека. Но между ними встал дюжий парень в рубашке с закатанными рукавами и брюках в обтяжку.

— Ну-ка! — сказал он, грудью напирая на Доуса.

— Выходи! — крикнул Доус.

Побелев, дрожа от ярости, Пол оперся о медный поручень стойки. Он ненавидел Доуса — пропади он пропадом! — но, заметив, как у того намокла прядь на лбу, подумал — до чего жалок. И не двинулся с места.

— Выходи, ты… — выдохнул Доус.

— Хватит, Доус, — крикнула буфетчица.

— Пойдем, — дружелюбно-настойчиво говорил Доусу вышибала, — иди-ка подобру-поздорову.

И полегоньку подталкивал буяна к двери.

— Это вот он, подонок, кашу заварил! — кричал Доус, не без опаски тыча пальцем в сторону Пола Морела.

— Да что вы это выдумываете, мистер Доус! — возразила буфетчица. — Сами знаете, вы первый начали.

А вышибала все напирал на Доуса, и тот отступал, пока не оказался в дверях, на ступенях, ведущих на улицу; тогда он круто обернулся.

— Ладно же, — сказал он, в упор глядя на своего соперника.

Странное у Пола было чувство к этому человеку — жалость, почти нежность, и вместе дикая ненависть. Цветная дверь захлопнулась, в пивной стало тихо.

— Так ему и надо! — сказала буфетчица.

— Да ведь погано, когда тебе в глаза плеснут пивом, — сказал общий друг.

— А я рада, что он получил, так и знайте, — сказала буфетчица. — Вам еще налить, мистер Морел?

Она нерешительно взяла стакан Пола. Он кивнул.

— А он такой, Бакстер Доус, ему на все наплевать, — сказал один из сидящих в пивной.

— Фу! И впрямь так! — сказала буфетчица. — Горластый он, да, а крикуны они народ никчемный. Какой сладко говорит, он и есть сам дьявол!

— Вот что, Пол, — сказал друг, — ты теперь, парень, кой-какое время поберегись.

— Вы ему не попадайтесь, и всего делов, — сказала буфетчица.

— А боксировать можешь? — спросил один из приятелей.

— Даже и не пробовал, — ответил Пол, все еще очень бледный.

— Могу тебя поучить, — предложил приятель.

— Спасибо, у меня времени нет.

И скоро он распрощался.

— Подите с ним, мистер Дженкинсон, — шепнула буфетчица и подмигнула ему.

Дженкинсон кивнул, взял шапку,

от души пожелал веем доброй ночи и последовал за Полом.

— Обожди, дружище. Нам вроде по пути.

— Не по вкусу это мистеру Морелу, — сказала буфетчица. — Не станет он теперь сюда ходить. Жалко, с ним поговорить одно удовольствие. А Бакстер Доус так и просится за решетку, вот что я вам скажу.

Пол скорее умер бы, чем рассказал матери про эту стычку. Его терзали муки унижения и неловкости. Теперь о многом в своей жизни он с матерью не мог говорить. У него появилась своя отдельная жизнь — жизнь сексуальная. Остальное он еще делил с ней. Но что-то он вынужден от нее утаивать, и это раздражало. Некое молчание установилось между ними, и в этом молчании Пол ощущал — ему надо защищаться, мать его осуждает. И минутами ненавидел ее и рвался из этого рабства. Жизнь его жаждала свободы от материнских уз. Ведь его жизнь — точно замкнутый круг, поистине возвращаешься на круги своя и не двигаешься дальше. Мать его родила, любила, делила с ним жизнь, и всю свою любовь он отдал ей, и не свободен двигать вперед собственную жизнь, по-настоящему полюбить другую женщину. Сейчас он, сам того не ведая, противился влиянию матери. Многим с нею не делился, они стали далеки друг от друга.

Клара была счастлива, почти уже уверена в нем. Наконец-то он принадлежит ей; а потом опять пришла неопределенность. Пол шутя рассказал ей о стычке с ее мужем. Клара вспыхнула, серые глаза засверкали.

— В этом весь Бакстер, — воскликнула она. — Дубина! Не место ему среди порядочных людей.

— А ты вышла за него, — напомнил Пол.

Она вскипела.

— Да, вышла! — крикнула она. — Но откуда мне было знать!

— Похоже, раньше он был довольно славный, — сказал Пол.

— По-твоему, это я его таким сделала! — воскликнула она.

— Да нет же! Он сам таким сделался. Но что-то в нем есть…

Клара внимательно посмотрела на возлюбленного. Что-то в нем ей ненавистно, какое-то бесстрастное неприятие ее, какая-то холодность, из-за которой истинно женская душа ее ожесточилась против него.

— И что же ты собираешься делать? — спросила она.

— То есть?

— С Бакстером.

— А что тут сделаешь? — возразил Пол.

— Надеюсь, ты сумеешь его одолеть, если дойдет до драки? — сказала она.

— Нет. Я не любитель пускать в ход кулаки. Забавно. Ведь у большинства мужчин это врожденное — сжать кулаки и вдарить. А у меня этого нет. Уж если сражаться, я предпочел бы нож или пистолет.

— Тогда обзаведись чем-нибудь таким, — сказала она.

— Нет, — засмеялся он. — Я не любитель пускать кровь.

— Но он тебя исколошматит. Ты его не знаешь.

— Ладно, — сказал Пол, — посмотрим.

— И ты позволишь ему тебя исколошматить?

— Возможно, если ничего не смогу сделать.

— А если он тебя убьет? — сказала Клара.

— Я бы пожалел и его, и себя.

Клара помолчала.

— Зла на тебя не хватает! — воскликнула она.

— Не в первый раз слышу, — засмеялся Пол.