Сыновья
Шрифт:
— Видишь?
Он подошел поближе и, вскарабкавшись на каменную груду, склонился к ветке.
— И угораздило же тебя вырасти тут, бедолага, — сказал он ласково.
Ему хотелось, чтобы жена разделила его волнение, но, обернувшись, он увидел, что она стоит у ворот, опустив голову, не проявляя ни малейшего интереса к цветущей сирени. Устыдившись, что из-за него они запаздывают, он быстро сошел с осыпи. Спустя минуту оба уже были на улице.
Но увы, вскоре Гродзицкого опять прихватило — потерять пришлось минут пятнадцать. Потом, уже ближе к центру, не однажды пригвождала его к месту внезапная резь в животе. И всякий раз пани
— Теперь, собственно, все равно, спешить уже незачем…
Он не ответил. И так было ясно, что им не поспеть на Мазовецкую засветло. Смеркалось, они шли по улицам, погружавшимся в сумерки, среди сплошных руин и пожарищ, которые отчетливо рисовались в голубоватом вечернем воздухе. Пора было подумать о ночлеге.
Инстинктивно, не сговариваясь, они направлялись к прежнему своему дому в Мокотове и потому по пути решили свернуть на улицу Снядецких, где жила сестра пани Гелены Мария Ольшевская. Гродзицкие с первого дня восстания не имели никаких известий ни о ней, ни о ее сыне, ровеснике Янека. Не знали даже, живы ли они. Збышек Ольшевский без сомнения принимал участие в восстании. А старший его брат, Стефан, был расстрелян во время уличной экзекуции еще осенью сорок третьего года. «Нету, наверно, Марии, — твердила по пути пани Гелена. — Тоже небось погибла…»
Фасад пятиэтажного дома, в котором жила Мария, был разрушен бомбами. В разломе стен, на фоне цветных обоев, громоздились груды камней. Они постояли немного, глядя на разрушения.
— Вот видишь, — сказала наконец пани Гелена. — Так же, как у нас.
Но вход в квартиру Марии был не с улицы, а со двора. Пройдя в арку, они обнаружили, что флигель дома уцелел. В некоторых окнах были даже стекла, а в одном из них, на втором этаже, белели занавески.
Во дворе качала воду из колодца в белый кувшин бледная девочка небольшого роста, светловолосая, в деревянных колодках.
Гродзицкий встрепенулся.
— Гляди, не так уж плохо…
Пани Гелена тоже оживилась. Она подошла к колодцу и спросила девочку, не знает ли та ее сестру. Оказалось, девочка живет на улице Кошиковой, а сюда ходит только за водой. Гродзицкого между тем снова прихватило. И пани Гелена одна отправилась на поиски дворника.
Через минуту она вернулась, лицо ее пылало. Пан Адам, согнувшись у колодца, поднял на нее измученные, полные страдания, глаза.
— Мария здесь! — крикнула она. — Представляешь, она жива, у себя живет.
И умолкла при виде изменившегося лица мужа.
— Очень больно? — машинально спросила она.
На сей раз он пришел в себя довольно быстро. Однако такой был обессиленный, что пани Гелене пришлось поддерживать его на лестнице.
Квартира Марии находилась на пятом этаже. Флигель уцелел лишь частично. С одной стороны лестницы дом обгорел, в почерневшей кирпичной кладке зияли дыры. Растрескавшиеся, покрытые сажей стены свидетельствовали о том, что здесь пожар, очевидно, догорал. Повсюду виднелись проломы и выбоины от артиллерийских снарядов. По мере того как они поднимались по белым каменным ступенькам, размеры разрушений становились все явственней.
— Как она живет тут? — удивлялась пани Гелена. — Это же немыслимо…
На последнем, пятом этаже над обугленными стенами простиралось
Гродзицкий, надсадно дыша, оперся о шаткие перила. Пани Гелена беспомощно озиралась вокруг.
— Быть не может, чтобы Мария жила тут, — повторяла она.
— Позови, — посоветовал Гродзицкий.
Пани Гелена заглянула в мрачную прихожую. Щебень затрещал у нее под ногами. Не решаясь идти дальше в темноту, она остановилась у порога.
— Мария, — позвала она вполголоса.
А чуть погодя громче:
— Мария!
Голос ее громким эхом откликнулся в пустоте. Но никто не ответил. Она хотела уж было повернуть обратно, когда в глубине квартиры скрипнули двери и тусклый свет рассеял темноту. В пламени свечи вырисовался силуэт низенькой полной женщины.
— Мария! — крикнула пани Гелена. — Это я.
Мария жила в одной комнате, единственной уцелевшей в их квартире. Раньше здесь помещался кабинет ее мужа, врача, он эмигрировал из Польши в самом начале войны, а позже погиб во Франции. Комната была просторная, с двумя большими окнами, их искореженные, без стекол рамы отворялись прямо в густеющую на дворе ночь. У испещренных трещинами стен, под потолком, отяжелевшим от густых потеков, обозначились в слабом свете свечи контуры мебели, некогда служившей профессии доктора Ольшевского, а ныне предназначенной совсем для других целей. У стены темнел пузатый застекленный книжный шкаф; вместо книжек, сваленных в самый низ, его заполняли самые различные предметы: кое-какая одежда, искалеченные фарфоровые фигурки, электропылесос: все, что случайно уцелело от благоустроенного некогда дома. Огромный письменный стол наискось перерезал обширное пространство комнаты, на нем стояли кастрюли, стаканы и тарелки, а сбоку, на деревянной дощечке, спиртовка — здесь была кухня. В углу комнаты, за сломанной ширмой, стояла на табуретке большая лохань, в ней мокло белье. Было тут еще несколько стульев, глубокое кожаное кресло, громоздкие сундуки у стены, ближе к окну — кушетка, покрытая цветным покрывалом, а на полу — сложенные горкой матрасы.
На этих матрасах, вызволенных, как оказалось, вместе с другими вещами из-под завалов, Мария решила не мешкая уложить Гродзицкого. На них, утверждала она, ему будет удобнее, чем на кушетке.
— Одна только видимость эта кушетка, — говорила Мария, проворно двигаясь по комнате. — Вы только гляньте!…
Она сдернула покрывало, и тут обнаружилось, что обивка на кушетке лопнула поперек, обнажив погнутые пружины.
— Сюда как раз штукатурка с потолка свалилась, — пояснила она. — Вы не представляете, что тут было. Две бомбы, артиллерийский снаряд… Чудо, как вообще что-то уцелело.
Гродзицкий сидел в кресле согнутый, его, вероятно, опять мучили боли.
— Мария, родная, мы тебе столько хлопот причинили, — шепнул он, видя, как она суетится, устраивая ему постель.
Мария всплеснула руками.
— Не говори глупостей. Раздевайся и сразу укладывайся. Геленка ляжет на кушетку.
— А ты? — спросил Гродзицкий.
— Обо мне не беспокойтесь. Устроюсь. Тут уже множество людей ночевало. У меня еще ковер есть, там, за шкафом, лежит, помните, большой такой ковер из гостиной, уцелел вот… Видите, какая я богатая. — Она рассмеялась.