Сыны Несчастья
Шрифт:
А я, по дороге, когда мы возвращались в Разес, размечтался о счастливой долине. Обо всей этой жизни, в ласковом свете доброты и дружелюбия, где наши отары бы множились, дома строились, возводились стены и росли сады, где мы бы слушали голос Добра, речи добрых людей, задевающих за душу обетованием небес; обо всей этой жизни, полной опасностей, но преодолеваемой силой смеха и надежды. А эта дьявольская Инквизиция увязнет и погрязнет в Каркассоне, Лиму, Альби. Обо всей этой жизни, где мы будем ходить по белесой земле между Арком и Кубьер, водя с собой тучных овец и молочных ягнят, и возвращаясь по вечерам к своим счастливым очагам. Все вместе. И каждый дом — это дом друзей. И так будут жить моя сестра Гильельма и мой друг Бернат.
А я к тому времени уже ни к кому не сватался, и потому иногда ощущал в сердце тяжесть, пустоту и боль. Я не
И я думал о том, чтобы спросить совета у матери — она мне уж точно что–нибудь подскажет.
ГЛАВА 15
ОСЕНЬ 1303 ГОДА
И в течение этих трех дней, пока они были у меня в доме, еретик Жаум Отье надевал по вечерам камзол зеленого цвета, принадлежащий моему мужу, и шел на площадь Арка. И он оставался там с другими мужчинами города и проводил с ними время. И после того, как он долго был с ними, возвращался к нам.
Пейре Маури жил в надежде и мире еще, по меньшей мере, две зимы в долине Арка, счастливой долине, где он решил провести свою жизнь. Постоянные встречи с добрыми людьми, навещавшими дома верующих, утоляли жажду и голод нетерпеливой души молодого двадцатилетнего юноши; а опасности, которым он подвергался, сопровождая их по дорогам, удовлетворяли его стремление жить полной грудью. Он еще пару раз влюблялся, но это уже не затрагивало так его сердце. Он говорил себе, что некуда торопиться, что просто нужно остерегаться связывать неразрывными узами свою судьбу с домом его хозяина и товарища — но не выявлять это слишком откровенно. Раймонд Пейре — Сабартес не переставал делать все возможное, и даже с некоторой ноткой ревности, чтобы удержать молодого человека у своего очага. Он смотрел одобрительно, хотя и несколько раздосадовано, на возрастающую самостоятельность своего пастуха. Если молодой человек не присматривал за его отарой и не проводил время в обществе добрых людей, то со свойственными ему умом и упрямством использовал любую передышку, чтобы строиться и обустраиваться.
В первые дни осени Гийом Пейре — Кавалье принес весть о том, что добрые люди Пейре и Жаум Отье, бывшие прежде в Сабартес, наконец прибыли в Лиму и находятся у Мартина и Монтоливы Франсе. Верующие Арка сразу же устроили небольшое совещание, и на следующее утро из бастиды по направлению к Лиму отправилась целая делегация. Во главе ее были две почтенные супруги — прекрасная Маркеза Ботоль и хмурая Себелия Пейре, которые собрали всю шерсть Арка, чтобы иметь подходящий предлог отправиться в поход. С помощью погонщика мулов Катала, они взгромоздили на мулов внушительные корзины, наполненные мотками пряжи для тканья и рулонами тканей для покраски. Их сопровождал Гийом Эсканье, младший брат Маркезы. Они приготовили подарки, чтобы порадовать добрых людей: Маркеза взяла рыбный паштет с хрустящей корочкой, заботливо завернутый в салфетку, а ее брат Гийом — корзину форели, которую он сам наловил в Риалсесс. Что касается На Себелии, то она спекла сырный пирог, который они ели в дороге. Пейре Маури, вернувшийся с пастбища и слишком занятый сортировкой овец, с некоторой завистью смотрел, как они удаляются, но думал, что рано или поздно добрые люди придут и в Арк.
Когда через три дня они вернулись, Гийом Эсканье, опершись на ограду загона для овец Пейре — Сабартес, рассказывал своему другу Пейре Маури о незабываемом вечере, который он провел в Лиму, в красивом доме дамы Монтоливы. О шутках Мессера Пейре Отье за столом, о сердечности гостей. Потом, когда настал вечер, и весь дом готовился ко сну, трое людей из Лиму в капюшонах пришли искать доброго человека, чтобы он даровал счастливый конец умирающей. Очень бледное лицо Гийома Эсканье оживилось и прояснилось. Он размахивал рукой, дергал себя за бороду, чесал голову под капюшоном. Его нерешительный голос становился все более взволнованным.
— Чтобы оказать мне честь, Мартин Франсе
— Да я такого в жизни никогда не видал! — заметил Пейре, улыбаясь и слегка пожимая плечами. — Правда, у нее все такое изящное, у На Монтоливы…
Гийом Эсканье рассмеялся.
— В том числе и она сама, я прекрасно понял, что ты хочешь сказать, Пейре! Изящная до кончиков пальцев… Такой доброй верующей, как она, по плечу было бы заботиться о нас двоих, о тебе и обо мне, и управлять нашими хозяйствами.
Пейре посерьезнел. Он возразил, дружелюбно улыбаясь:
— Ладно тебе, Гийом. Как можно говорить такое о благородной даме?
Однако он знал, что за шутками его соседа прячется все та же неуверенность, которую испытывал и он сам. У обоих юношей были похожие сердечные проблемы; ни тот, ни другой не могли найти себе пары, чтобы завести семью. Все было бы намного проще, если бы они без страха могли войти в другие семьи Арка. Потому что в семьях добрых верующих, на которых можно положиться, уже не осталось дочерей на выданье. Гийом Эсканье много раз давал понять, что сам–то он не прочь подождать, пока маленькая Бернада Пейре — Сабартес не достигнет нужного возраста. Со своей стороны, он довольно откровенно частенько говорил Пейре Маури о своей собственной сестре, Эксклармонде Эсканье, которой уже исполнилось двенадцать лет, и которая вскоре станет невестой. Пейре смеялся, защищаясь, и говорил, что у сестры Гийома Эсканье слишком много братьев в Арке и Соржеате, чтобы он мог надеяться на приличное приданое. И что в любом случае, прежде чем он на что–то решиться, он хочет подождать и увериться, что юная Эксклармонда, когда подрастет, действительно станет похожа на старшую сестру, прекрасную Маркезу Ботоль, с сияющим лицом, смешливыми глазами и королевской поступью.
Под конец октября месяца, как и ожидалось, однажды вечером, Пейре Монтани привел добрых людей Пейре и Жаума Отье в бастиду Арка. Они оба приехали на мулах, принадлежащих Мартину Франсе, а на поясе у них были большие мечи, как у богатых горожан, чтобы избежать подозрений на большой дороге. А когда добрый верующий из Кустауссы отправился обратно в Лиму, добрые люди поселились в большой комнате на солье у Раймонда Пейре — Сабартес. Там они оставались три или четыре дня, к вящей радости местных верующих, и особенно Пейре Маури. Отовсюду приносили дары. Раймонда Пейре — Сабартес, свояченица Раймонда, сразу же прислала большую корзину яблок и орехов. Виллафранка Гайрод принесла красивую новую миску, полную меда. Ее муж, бальи мессира Жилета, явился сам, чтобы используя свое умение, выразить преданность и самолично побрить Мессера Пейре Отье, который любил, чтобы его лицо оставалось таким же гладким и холеным, как в бытность его нотариусом. У доброго человека Жаума в то время тоже была красивая бородка, которую он регулярно и аккуратно подстригал, как и свои легкие кудри. Каждый вечер он одевал зеленый камзол, который брал у Раймонда Пейре, и уходил поговорить с людьми на площади. Но поскольку он был намного худее и выше, чем Раймонд Пейре, то одежда сидела на нем немного странно, обвисая на плечах, и искажая и огрубляя изящную походку юноши.
И каждый вечер, с несколькими друзьями, Пейре Маури шел вместе с юным монахом на площадь, словно со своим старым другом. Он хотел как можно полнее насладиться его присутствием, но также, в случае нужды, защитить его, если вдруг по несчастью, какой–нибудь злонамеренный сосед, распознает в нем еретика. В октябре вечера были еще достаточно теплыми, и мужчины сидели под луной, чтобы провести вечер на воздухе, а женщины, оставшись дома, пряли и шили при свете очага. И, конечно же, после обмена новостями и шутками, все разговоры неминуемо сводились к несчастьям и несправедливостям наших дней. Пейре не мог не восхищаться до глубины души, как молодой монах, никогда не произнося откровенно еретических речей, поворачивал разговор к насмешкам над суеверными обрядами Римской Церкви — ее статуями–идолами, ее облатками, которыми кормят простаков, ее реликвиями и чудесами — и к резкой критике Братьев–проповедников с их злобной Инквизицией. И храбрые жители Арка в ответ только кивали головами, соглашаясь, смеялись его шуткам, и выражали свой гнев по поводу Братьев–проповедников.