Сыны Перуна

Жоголь Сергей

— Дома-то дома, да только пока весь груз приказчикам сдадим, пересчитаем да оценим, немало времечка пройдет. До ночи бы управиться, вон тут всего сколько, только шкур одних звериных, пожалуй, шесть возов будет, а железа, да зерна, да другого добра, видимо-невидимо. Да, попотеем ещё, пока к своим-то попадем, — с грустью покачал головой Радмир.

— Да неужто я тебя всё считать заставлю, вон народу то сколько, сам я за всем присмотрю, да прослежу, — усмехаясь в усы, пробасил Вельмуд. — А ты уж беги к себе во двор, к своей любушке, может, уж разродилась она. А меня моя старушка-жена как-нибудь уж подождет. Она уж своё отрожала, трое у меня ребятушек, да все парни, уж своих детей нянчат.

— Ну, благодарствуй

за такое дело, воевода. Порадовал ты меня, значит, как приедем, поспешу я к себе, уж больно не терпится узнать, как там моя Милослава, — и Радмир, вновь пришпорив коня, умчался в хвост обоза, где несколько саней почему-то остановились.

— Ух, горячая кровь, не молодой уж, а волнуется, как зелёный малец, как да что. Да и ребёнок-то у него не первый, дочке-то уж, поди, три годика аль четыре, а всё как первый раз. Да, вот оно дело какое — любовь, — и суровый варяг, стянув рукавицу, потёр грубой ладонью свою покрытую щетиной квадратную челюсть.

Снова надев рукавицу, Вельмуд поднял руку над глазами, прикрываясь от яркого солнца. Радмир подъехал к отставшим повозкам и что-то крикнул кучеру. Мужик тут же забегал, засуетился и буквально через пару минут вскочил в сани и хлестнул вожжёй своих лошадок. Отставшая часть обоза нагоняла тех, кто вырвался вперёд.

— Ну, вроде бы порядок, — и воевода не торопясь поехал вперёд.

2

Малая княжья дружина возвращалась из земель кривичей и вятичей, где по веленью княжьему дань брала. Сам князь за полюдьем не пошёл, дружину с Вельмудом отправил, не до того ему, в Киеве дел невпроворот, рука твердая везде нужна. Четыре года прошло, как с греками воевали, теперь с ними мир, вновь в Царьград послы морем ходили, новые договора подписывали, снова в дружбе братской клялись. Это дело доброе, хорошее, нет более с ромеями войны. Русь богата, много в ней товара разного, вот и везут его купцы в далёкие страны, деньги за него берут или товары южные, ведь у греков есть что купить да обменять — богатая держава. Ну а свой товар, со всех земель, подвластных Киеву, тоже собрать дело немалое, важное. Вот и ходит дружина по славянским лесам да полям, полюдье собирает да за порядком следит, чтобы нигде никто не баловал, враг никакой на земли славянские не зарился.

Ушли за полюдьем, как только земля промерзла да снег первый выпал, теперь уж и до весны недолго осталось, торопятся воины, пока дороги не потекли, иначе беда, встанут обозы с добром, не поступят в казну княжью, тогда и дружине не поздоровится. Князь суров на расправу, не любит он, когда дела спустя рукава делаются. Но на этот раз вроде бы всё добром выходит. Успевает дружина, постоят ещё морозы.

А поход-то сам не без проблем вышел. Когда воюют людишки меж собой, тати в лесах шалят, а то и того хуже — степняки с набегом нагрянут, тут мужики деревенские любые запасы свои достанут, чтобы дружину задобрить, а когда мир в землях славянских, тишь да гладь, начинает народец прижиматься. Кому же хочется добро своё за просто так отдавать, оно и на своем дворе сгодится. Прячут богатства кривичи да вятичи, норовят посланцев княжьих обмануть.

— Неурожай у нас нонче, — говорил Вельмуду сухопарый мужичонка в одной из деревень. — Все амбары пустые, сами лебеду жрём, да и зверь из лесов ушел, белка да соболь раньше времени в линьку пошли, шкурки совсем негодные, один подшерсток да и только.

— Врёшь, небось, по глазам вижу, что врёшь, — грозно проревел седовласый варяг. — Ваше дело дружину кормить, а вы добро, поди, попрятали.

После этих слов мужик заметно струхнул, но продолжал стоять на своём.

— Не врём, милай, нечем нам платить, сами бедствуем.

— А ежели я молодцам своим велю в ваших амбарах поглядеть? — хмуря брови, произнёс Вельмуд. —

Ну, смотри у меня, ежели узнаю, что припрятали чего, вдвойне против положенного возьмём. А ну, гридь, кто найдёт запасы укрытые, тому гривну серебряную за усердие.

Услыхав об обещанной награде, с десяток отроков поспрыгивали с коней и бросились шарить по деревне. Не столько наградой прельстились молодцы, сколько себя хотелось потешить да косточки размять после долгого сидения в седлах, опять же, перед воеводой отличиться, дело хорошее. Через полчаса прознали отроки, что мужики все запасы в лесу попрятали, когда услыхали, что дружина за данью идет. Видно, поприжали кого из местных, вот кто-то и проговорился.

— Ну что, пенёк трухлявый, говорил я тебе, что шутки со мной шутить себе дороже, — воевода слез с коня и схватил хитрого мужика за грудки.

Тот зажмурился, а Вельмуд, недолго думая, отвесил хитрецу такую оплеуху, что мужик покатился кубарем. Не кулаком ударил, ладошкой, а не то бы зашиб насмерть.

— А ну, братцы, берите добро сами, в двойном исчислении, моё слово верное.

Дружинники тому только рады, побежали по дворам и стали хватать что ни попадя. Визгу было, криков. В одном из дворов кто-то за топор схватился, на отрока молодого кинулся. Но тот не оплошал. Вырвал оружие мужицкое из рук героя да кулаком в зубы, бедняга улетел за плетень и больше в драку не рвался.

К вечеру в деревню прибыли старосты и воеводы всего рода, к которому относилась не желавшая платить дань деревня.

— Ты уж прости их, воевода киевский, жадность — она до добра не доводит. Клялись мы князю платить, так и впредь платить будем. А про то, что случилось, ты уж князю не сказывай. То, что взял в деревне этой, твоё по праву, да и вот ещё от нас прими в знак извинения нашего три шкуры медвежьих, чтоб обида быстрее из памяти твоей стёрлась, — обращаясь к княжьему воеводе, произнес старший в роду селянин и велел выложить перед Вельмудом обещанные шкуры.

Воевода подобрел, смилостивился.

— Ну, коль так, то прощаю, будет вам впредь наука.

Радмир не особо любил участвовать в подобных походах. Сам ведь когда-то из вот таких же мужиков-то и вышел. Это сейчас он дружинник княжий — сотник. Да и думы у него не о том. Дома жена осталась на сносях. Уходил он в поход на Царьград, Милославу беременную оставил. Теперь доченька у Радмира — Олёнка. Красавица писаная, глазастая, пригожая, уж четыре годика, а бегает, болтает без умолку, будет матери помощницей. Дочка старшая, приёмная — Ярина, дитя сестры Милославиной — Снежаны, тоже в Радмировом доме живёт, нужды ни в чем не знает. Ни вниманием, ни любовью не обижена. Взрослая уж, пятнадцатый годок пошёл. Не ради ли неё в последнее время к Радмиру в гости всё чаще Невер стал захаживать? После похода в земли ромейские молодой отрок из младшей дружины княжича Игоря — радимич, сын Чеслава и Зоряны, названный таким именем в честь погибшего на медвежьей охоте Радмирова друга, по рекомендации своего сородича тоже в дружину попал. Молодое к молодому тянется. Будет у Невера с Яринкой по-доброму, можно и свадьбу справить будет.

Но больше всего беспокоился Радмир о жене. Не хотелось уж больно, чтобы второго ребёнка родила, пока отца дома нет. Но куда уж деваться. Такова она доля женская, коль муж на службе у князя, так с тем и жить приходится. Жить да терпеть.

— Ну да ладно. Скоро, скоро встреча долгожданная.

3

— Ох, злыдень безродный, пёсья кровь, — толстая рябая баба в цветастом платке, погрозив кулаком, истошно визжала вслед всаднику, который, едва не сбивши её с ног, промчался мимо на полном скаку. — Пусть тебе будет пусто, пусть тебе раки речные печень повыедут, пусть лешаки дубравные тебя в трухе пнёвой сгноят!