Сыр и черви
Шрифт:
Можно только гадать, какие чувства испытывали при этом судьи — в протоколе зафиксировано лишь монотонное повторение одного и того же вопроса. Может быть, это была такая же смесь скуки и отвращения, на которую жаловался в те же примерно годы папский нунций Болоньетти: «что за тоска слушать эти благоглупости, тут же заносимые на бумагу, особенно во время пытки; счастье тому, кто флегматик по натуре» 174 . Упорное молчание старого мельника должно было казаться судьям необъяснимым.
Итак, даже телесная мука не сломила Меноккио. Он не назвал ни одного имени — вернее, назвал одно, имя синьора Монтереале, но оно могло только отвратить судей от дальнейших и более тщательных расследований. Без сомнения, ему было что скрывать, но когда он говорил,
58. Сколио
Своим молчанием Меноккио хотел продемонстрировать судьям, что его мысли рождались в одиночестве, наедине с книгой. Но как мы не раз могли убедиться, он переносил в книгу то, что почерпнул из устной традиции.
Эта традиция, глубоко укорененная в европейской деревне, лежит в основе своеобразной крестьянской религии, равнодушной к догмам и обрядам, тесно связанной с природным круговоротом, мало затронутой христианством. Нередко можно говорить о полной чуждости христианству, как в случае тех эболийских пастухов, которые в середине XVII века показались изумленным отцам-иезуитам «людьми, на людей похожими только телом, в разумении же и познаниях мало отличными от тех скотов, которых сами же и пасли; не имеющими понятия не только о молитвах или других предметах, до веры относящихся, но и о самом Боге» 175 . Но и в условиях не такой полной географической и культурной изоляции можно заметить следы этой крестьянской религии, вобравшей в себя и переделавшей на свой лад инокультурные влияния — в том числе, и христианские. Старый английский крестьянин, который говорил о Боге как о «добром старце», о Христе — как о «красивом пареньке», о душе — как о «большой кости, всаженной в тело», о загробном мире — как о «зеленом лужке», куда он отправится, если будет поступать по правде, этот крестьянин не был в совершенном неведении о догмах христианства — просто он переводил их в образы, близкие его жизненному опыту, его чаяниям, его мечтам 176 .
И в признаниях Меноккио мы имеем дело с таким же переводом. Правда, его случай много сложнее: тут есть промежуточное звено в виде книги, и есть кризис официальной религии, который она переживает под ударами радикальных реформационных течений. Но принцип тот же самый. И случай этот — не исключение.
Лет за двадцать до суда над Меноккио некий выходец из деревни близ Лукки, скрывшийся под псевдонимом Сколио 177 , поведал о своих видениях в длинной религиозно-дидактической поэме, изобилующей дантовскими реминисценциями 178 . Поэма, носящая имя «Семерица», никогда не была напечатана. Ее центральная тема, к которой автор постоянно возвращается, заключается в том, что у всех религий есть общее ядро, представленное десятью заповедями. Появляясь перед Сколио на золотом облаке, Бог сообщает ему:
Различных к вам пророков я послал, Ведь разные у вас живут народы, И всякий свой обычай соблюдает. И каждому народу я послал С иным законом моего пророка. Так лекарь снадобья дает свои, Смотря, каков больного склад и норов. Так царь трем воеводам даст войска, Чтоб в Африку вести их и в Европу, И в Азию, где туркам, иудеям И христианам даровать закон. Закон — один, но рознится согласно Обычаям и нравам тех племен. Единое всегда в нем неизменно: Священных десять заповедей, так И Бог един, и в Боге наша вера.Один из «воевод», посланных «царем», это Магомет, «которого клянут все нечестивцы, но он пророк и Божий капитан» 179 : он замыкает список, в котором имеются Моисей, Илия, Давид, Соломон, Христос, Иисус Навин, Авраам
Это возможно в силу того, что десять заповедей образуют основу не только трех великих средиземноморских религий (здесь чувствуются отголоски легенды о трех кольцах), но и тех религий, которые создаются теперь или будут созданы с течением времени: четвертой, никак точнее не определенной, пятой, которую «Бог в наши дни изволил нам послать» и которая излагается в книге Сколио, и двух будущих, с которыми число религий достигнет магической цифры семь.
Религиозное содержание пророчества Сколио, как легко убедиться, чрезвычайно просто. Достаточно соблюдать десять заповедей — десять «природы повелений величайших». Все догматы отбрасываются и первым делом — догмат о триединстве:
Лишь Богу поклоняться надлежит, Нет у него товарищей и сына. Тот сын его, товарищ и слуга, Кто заповедь его блюдет ревниво. Нет двух богов, и Дух Святой — не Бог, Единым Богом вера утвердится.Из таинств говорится лишь о крещении и евхаристии. К крещению допускаются только взрослые;
Обрезанье свершится в день восьмой, Крещается же пусть тридцатилетний — Так Бог через пророков приказал, И так Креститель сделал Иисусу.Евхаристия сведена с небес на землю. «Я вам сказал», — поясняет Христос, —
что освященный хлеб Мое есть тело, а вино есть кровь, Лишь оттого, что делом благочестным И Богу угождением пристойным Ту трапезу считал. Но никогда Ее не числил я в ряду законов, Как заповедей десять — их блюсти Вам надобно, а в остальном пусть каждый Располагает, как ему сподручно.Это не только протест против теологических споров о реальном или духовном присутствии в дарах плоти и крови Христовых — устами Христа Сколио отрицает всякий мистический смысл крещения и причащения:
Крещение мое и причащенье И смерть и воскресенье надо вам Не таинством считать, а лишь обрядом, Устроенным в мое поминовенье.Для спасения души нужно лишь соблюдение десяти заповедей, понятых буквально, без «толкований всяческих и глосс», без искажений, привносимых «софизмами и логикою странной». В религиозных церемониях нет никакого толку, богослужение должно быть наипростейшим:
Не надо ни колонн, ни образов, Ни музыки, ни пенья, ни органов, Ни колокольни, ни колоколов, Ни росписи с резьбой, ни украшений. Простым пусть будет все и незатейным, И лишь наказы божий звучат.