Сыщик поневоле
Шрифт:
— Пожар, — мотнул я головой в сторону пожарища.
— Хо-хо, здорово! Талоба будет счастлив. Он еще не знает, что его дом сгорел! Но будет рад, что за дело уже взялись сыщики!
— Кроме меня здесь есть другие?
— Не знаю. Ко мне не заходили, ничего не спрашивали. А ты что, один работаешь?
— Один.
— Ну ты крут! И что, нашел поджигателя?
— Нет, только начал расследование. Хотел расспросить соседей о том, кто мог быть в доме? Ведь пожар сам по себе бы не возник.
— Это точно! Кто-то же это устроил! Ты настоящий гений, сыщик!
— Меня зовут Джеса.
— А меня Курдай. Так меня здесь все называют…
Курдай показался мне настоящим кладом. Он здесь старожил,
— Разбираюсь с бывшей женой. То суд, то имущество делим. Иногда с детьми встречаюсь. Они уже взрослые, разъехались кто-куда. Но навещают меня, для игры все равно, с какого континента ты в нее вошел. Бывает приезжают и в реальный дом.
Об участке Талобы он мне все подробно рассказал, на его глазах все это застраивалось. Участок Талоба купил три года назад. Построил дом, гараж. Позже построил маленький домик для особых гостей, но в последнее время гости если и бывали, то оставались жить в большом доме, ныне сгоревшем. Дней сто назад Талоба поселил в домике одного бедолагу. В реальном мире у него все рухнуло, жена умерла, детей не было, вот он и пустился во все тяжкие, крепко запил, потерял работу. Здесь Талоба его принял при условии, что тот пить не будет и будет сторожить дом.
Кто такой Талоба Кат? Появившись в Городке, он организовал секцию бойцов, а через четверть года состоялись первые соревнования, которые вызвали большой ажиотаж. Турниры стали проводиться каждые пятьдесят дней, потом все чаще, а теперь их устраивают каждый шестой день, потому что появилась еще одна школа, вроде как конкурент, но на самом деле очень удобно, бойцов поставляет, так что схватки проходят не только между своими, но и между двумя секциями. На каждый турнир собирается множество зрителей, даже из других игр стали приходить. Всем интересно посмотреть. Приток игроков резко повысил престиж Городка. Большинство зрителей — мужчины, но вслед за ними сюда хлынули и женщины, которые отлично отдыхают и зарабатывают, отлавливая кавалеров сразу после окончания боев. Некоторым зрителям нужна разрядка после выброса адреналина, а другие не могут сдержать своих звериных инстинктов. После каждого турнира число серьезно покалеченных, а то и убитых женщин растет, а бабам только этого и надо. Зарабатывают здесь, а тратят в других играх…
Курдай говорил об этом так легко, с улыбочками и ужимками, что меня едва не вывернуло. Наверное, я никогда не привыкну к здешним правилам и законам. Впрочем, меня никто не спрашивает, но раз людей устраивают подобные развлечения, значит, таковы моральные установки общества.
До сих пор не могу понять, почему меня так задели нравы, царящие в Городке. Путешествуя по реальностям я видел гораздо более чудовищные примеры общественного устройства, особенно в слаборазвитых цивилизациях. Взять тех же ликорнов, которые мечтают о том, чтобы их заживо замуровали для обслуживания порталов. Где-то нормальным считается каннибализм, а где-то приносят в жертвы жестоким богам самых разных людей, даже юных дев или младенцев. Все это меня расстраивало, но здешние забавы показались мне гораздо более тяжкими, по крайней мере, эмоционально. Ну не укладывалось у меня в голове, что люди готовы сознательно идти на истязания и даже смерть ради получения каких-то игровых баллов. Проще было отказаться от игры, чем подвергаться насилию. Вероятно, я чего-то в этих играх не понимаю.
— Зарабатывает Талоба Кат на этих боях очень много, — рассказывал тем временем Курдай. — А после боев часто приглашал гостей к себе домой. Это же почти замок был, по крайней мере, внутри. Роскошные залы, изысканная кухня, танцы и разврат до утра. Я как-то заходил к нему в обычный день, по-соседски. Очень красиво. Там еще и
Курдай подмигнул и состроил такую рожицу, что я должен был дать полную волю своему воображению. И эти сцены меня не порадовали. Надеюсь, что я слишком плохо понимаю здешних игроков. Курдай казался мне все более неприятным человеком. Хотя, скорее всего, дело было не в нем, а в тех правилах, которые диктует тут игра. Игра, Джеса, это просто игра, вот такая безумная, но не ты ее сочинил, надо успокоиться.
— Эх, нет в тебе, сыщик, вожделения. А жаль. Многое упускаешь. Но я тоже такой. Мне многое рассказывают, а иначе откуда я все знаю? Очень люблю слушать всякие истории, в том числе и про непотребства. Как и все. Даже не спорь. Я знаю. Только некоторые, как я, любят слушать. А некоторым подавай участие.
— А ты чем занимаешься, если не секрет, — решил я прервать его доморощенные философствования.
— Книги пишу. Очень популярные, — он лукаво мне подмигнул. — А все сюжеты беру из жизни, отсюда. Поэтому у меня дом всегда открыт. И люди ходят, рассказывают. Ты не подумай, я их истории не выдаю никому. На меня можно положиться. Но в голове все кипит, бурлит, смешивается. А потом из этих ингредиентов получается отличный соус. Тут Курдай зашелся хохотом, колотя кулаками по столу.
— Запомни, сыщик, писатель должен уметь слушать, наблюдать и делать выводы. А потом смешивать восхитительный коктейль. Вот и весь секрет. Я знаю, ты хотел узнать этот секрет. Все хотят узнать. Так я и не скрываю. Но вот беда, никто не следует моим советам. Только восхищаются, цокают языками, а повторить не могут. Потому что слушать не любят, всем приятнее говорить, желательно о себе, любимых. А мне только этого и надо. В этом мы с тобой похожи. Я не сыщик, но работу мою можно с твоей сравнить. Вполне. Почему бы нет? А что, расскажешь о себе? Услуга за услугу.
Мне вдруг стало жалко этого человека. Одинокого, бесконечно, чудовищно одинокого. Что бы он там ни говорил о жене, детях и гостях, но внутри у него пустота, в которой трепыхается неприкаянная душа. Или только такие люди и могут быть писателями? Этот его «коктейль» нужно было где-то взбивать, и внутренняя пустота как раз и есть «миксер», в котором взбалтываются мысли, наблюдения и беспросветная тоска. Немудрено, что в дом Талобы его никто во второй раз не позвал.
Я вдруг вспомнил, как писал письма Юнте, уехав укрощать дикий портал. Чтобы написать письмо, мало пересказать события дня. Нужно видеть глаза человека, который будет читать письмо, нужно вставлять намеки, понятные только двоим, нужно плыть на одной волне с адресатом, который находится бесконечно далеко и живет совсем другой, непостижимой для тебя жизнью. Написав же, перечитывать, прикидывая, что можно понять из текста, насколько удалось скрыть истинные чувства и свою тревогу, развлечь, но не напугать рассказом о своих приключениях… Интересно, как думает писатель? Способен ли он вообразить не одного человека, а десятки, тысячи читателей?
Курдай молчал, с любопытством поглядывая на меня, а я понял, что слишком глубоко задумался. Что-то в этом виртуальном мире не так. Голова теряет свежесть восприятий, слишком глубоко переключается на мысли и ощущения. Способность думать и одновременно контролировать ситуацию, поддерживать разговор, пить чай и совершать другие обычные действия куда-то испарилась, и это мне совсем не нравилось.
Взгляд Курдая вдруг метнулся от меня к окну. Ну конечно! Это их зрение! На обработку лишней зрительной информации уходит слишком много сил! Мозг не справляется. Нужно что-то сделать. Магия здесь не работает, так, может, просто заклеить уголки глаз?