Сытин-1. Измена
Шрифт:
5
— Несчастный ребенок, — уронил Джастин, подливая себе вина. — Бедная девочка. Неужели им трудно было позволить ей прийти в аэропорт?
Грант покачал головой. И допил свой стакан. После чего сделал характерный жест, напоминая о подслушивающих устройствах.
Джастин протер глаза: уж о чем, о чем, а о «жучках» он помнил всегда. Забыть об их существовании ему удавалось очень редко и с трудом.
— Нас это не касается, — сказал Грант. — И тебя особенно.
— Знаю.
Последние две фразы специально предназначались для тех, кто прослушивал комнату. Братья никогда не знали, в какой момент
Грант написал: «Я глубоко доверяю своим создателям и своему Старшему. Это мое утешение».
— Ты рехнулся, — объявил вслух Джастин.
Грант расхохотался. И снова посерьезнел, после чего, подавшись вперед, хлопнул брата по колену — оба сидели на диване, скрестив ноги. И сообщил: «Не понимаю ни добра, ни зла. Я давно уже осознал это. Ази не положено бросаться такими словами — бросаться в широком смысле. Но для меня ты олицетворяешь все хорошее».
Признание брата невероятно тронуло Джастина. Проклятые вспышки продолжали докучать ему. Даже спустя столько лет — точно застарелая боль. Но стоило Гранту оказаться рядом, и Уоррик-младший уже не чувствовал ее. И это наряду с прочим внушало ему ощущение покоя. Джастин накрыл ладонью руку брата и сжал, поскольку сказать ничего не мог.
— Я имел в виду как раз это, — молвил Грант. — У тебя ответственная должность. Ты стараешься, как можешь. Иногда даже слишком стараешься. Даже я могу отдыхать. А ты — должен.
— Как отдохнешь, если Янни постоянно загружает…
— Нет! — Грант снова похлопал брата по колену. — Ты можешь отказаться. Можешь не работать в те часы. Можешь работать над тем, что тебе больше по нраву. Сам говорил, будто знаешь, чего он добивается. Не позволяй им скрутить себя — откажись. Зачем тебе это?
На Фаргоне как раз проводили эксперимент с ребенком — точной копией Бенджамина Рубина, жившего, между прочим, по другую сторону непреодолимой стены и работавшего в предоставленной Ресионом лаборатории.
Ресион подбрасывал военным что-нибудь особенно ощутимое, дабы удовлетворить их аппетиты. Джейн Штрассен по прибытии тоже должна была получить новую работу — усыновить второго ребенка, зачатого и воспитываемого в соответствии с проектом.
Джастин все знал — ему давали интервью Рубина. И позволяли моделировать программные структуры. Но Уоррик-младший не питал иллюзий, будто его обучающие ленты не станут подвергаться проверкам.
По крайней мере, такие ленты. И возможность обходиться без них почти год приносила молодому человеку большое облегчение.
— Ведь это — показатель доверия, разве нет? — вопрос был задан чересчур хриплым голосом, обнаружив напряжение, которое Джастину
— Возможно, судьба послала мне возможность сделать что-нибудь полезное. Ведь речь идет о грандиозном проекте. Разве я неправ? Ничего подобного давно уже не наблюдалось. Возможно, мне удастся изменить жизнь Рубина — улучшить ее… — Уоррик-младший наклонился подлить себе еще вина. Но Грант опередил брата и сам наполнил его стакан. — По крайней мере, Рубин не одинок. Его мать живет на станции, они видятся, и ему есть на кого опереться.
Действительно — возле него регулярно сменяется охрана, положенная Особым. Джастин знал все эти штуковины. Рубин был вечно смущенным, погруженным в себя интеллектуалом, чьи проблемы со здоровьем дали о себе знать еще в его детские годы. Его привязанность к матери была безгранична, хрупкое тело заставляло больше всего задумываться о собственном здоровье, а его бесчисленные предубеждения еще в юности вытеснили все страсти, оставив место только работе. Но ничто, ничто подобное не формировало характер Арианы Эмори.
И слава Богу.
— Я тоже кое-что могу, — сказал Джастин. — Вот задумал кой-какую работенку по гражданской психологии. И ты поможешь мне. Речь идет о совершенно другой методологии.
Грант нахмурился. А Джастин рассуждал: поговорить о работе можно было и дома — не боясь сболтнуть что-нибудь лишнее. Но разговор все равно сворачивал в опасное русло; возможно, уже свернул. А от недавней уверенности не осталось и следа. Только усталость. И подумалось: учеба поможет оторваться от повседневной работы. Учеба — как раз то, что нужно. Грант прав: он не рожден для решения жгучих проблем. Потому что слишком много беспокоится.
Янни кричал: «Сочувствие хорошо, когда берешь интервью. Но в решении проблем ему не место. И запомни наконец, с кем имеешь дело».
Джастин сообразил — он не создан для работы в области клинической психологии. Потому что не умеет внести исправления, когда сам ощущает боль.
Но Янни, подозревал Уоррик-младший, играл с подачи Денниса — потому что без Денниса вместе с Жиро здесь никак не могло обойтись; более щедрого подарка они не сумели бы сделать: снова поручить отдельный участок работы, дать допуск к работе с секретными документами, восстановить карьеру Джастина (с поправкой на новый вид деятельности, конечно, причем весьма близкой к деятельности отца), позволить ему трудиться над проектом и добиться определенных результатов — работа над КВ не могла остаться незамеченной военными, хотя им не удалось бы перетащить Джастина к себе. Все это могло помочь не только ему, но и отцу. По крайней мере, такая возможность существовала.
Это своего рода ультиматум, решил Уоррик-младший: доброта, способная переродиться в нечто прямо противоположное, откажись он от почетного поручения. И об этом всегда следовало помнить. Даже когда ему делали добро.
6
Проснувшись, Ари обнаружила, что рядом лежит кто-то еще, и вспомнила, что среди ночи сквозь сон ощутила, как кто-то забрался в ее постель, обнял и голосом Нелли произнес: «Я здесь, молодая госпожа. Я с вами».
Итак, наутро Нелли оказалась с нею, а мама — нет, и спальня была чужая, и квартира принадлежала дяде Деннису; Ари хотелось плакать или снова попытаться удрать, бежать до тех пор, пока она не спрячется в недоступное для других место.