Сюрприз для Александрины
Шрифт:
Но он встретил нас как ни в чем не бывало. Вот Ирина – та явно что-то заметила. Она внимательная и умная, перемены в моем настроении не укрываются от нее. Ирина глядела на нас испытующе, словно хотела спросить: «Ну, как?»
И хотя я знала, что это никоим образом не относится к моей встрече с сестрой, мне все равно было тревожно. Может быть, рассказать ей? Ирина сумеет сохранить мою тайну.
Нет, пожалуй, не стоит. Пусть будет что-то, что – только мое.
Ужин в этот раз прошел еще более скомканно, чем обычно. Во-первых, я боялась, как бы Аптекарь не учуял,
Темные, темные у меня были мысли – чернее темного чешского пива…
Первая волна эйфории схлынула.
Я осталась наедине с беспощадной правдой.
Отец лгал мне много лет. Допускал, чтобы я ходила к пустой могиле, к кенотафу [2] в виде плачущего ангела…
А ведь я даже цветы туда носила. Зимой – парниковые розы. Весною – ландыши. Летом – ромашки. А осенью – белые хризантемы, похожие на кочаны капусты. Любимые цветы мамы.
Интересно, есть ли в Майами хризантемы?
2
Кенотаф – надгробный памятник, который не содержит останков покойника.
И как она могла?
Быть может, моя сестра не поняла этого. Но я чувствовала себя проданной. Мама продала меня отцу за ежемесячное содержание – довольно солидное, как признала Анастасия.
Но мне от этого не легче.
Ведь мама могла повторить попытку забрать меня.
И если бы она не забыла моего барашка… может быть, у нее бы получилось!
А если бы она отказалась от денег, от этих предательских тридцати сребреников, и не отказалась бы от меня?
Ну, пусть не жила бы рядом, ладно. Пусть звонила бы и спрашивала, как у меня дела в школе. Хвалила за пятерки. Ругала за шалости. Интересовалась бы моей жизнью.
Но у меня ничего этого не было.
Вообще ничего. Кроме барашка.
Где он, кстати, этот барашек?
Он лежал в кладовой, в старинной шляпной картонке.
Все такой же мягкий и кудрявый, только белоснежная шерстка пожелтела, и пах он теперь пылью.
Я уложила его рядом с собой и заснула.
А проснулась с таким же чувством, с каким в детстве пробуждалась первого января или утром в день своего рождения. Мне казалось, что меня ждет какой-то необыкновенный подарок. Но какой?
И вдруг я вспомнила. У меня же теперь есть сестра!
От счастья я даже оделась наряднее, чем обычно. И это не ускользнуло от внимания Аптекаря.
– Какая ты сегодня хорошенькая, – сказал он, мимоходом потрепав меня по голове, как люди ласкают домашнего питомца. – Куда-то собираетесь с Глебом?
– Я не…
– Да ладно, ладно. Он ведь мне уже звонил. Но, тс-с, это сюрприз.
И Аптекарь улыбнулся мне – одним уголком рта.
Глава 3
Глеб оказывал мне неоценимую услугу. Я даже предположить не могла, что он так пригодится. Мы доехали до Театра сатиры, свернули в переулок и помчались по адресу,
– Я оставлю тебя там и заеду в девять. Только никуда не уходите, ладно?
– Договорились. Спасибо тебе.
– Не за что, – сказал Глеб, пристально взглянув на меня. – Ты что-то хотела спросить? Спрашивай.
– Зачем ты это делаешь?
– Что?
– Зачем помогаешь мне?
– Ты мне нравишься, – сказал Глеб. – Ты мне нравишься, и я рад быть тебе чем-то полезным. Слушай, я ведь все понимаю. Я не умею общаться с такими девушками, как ты. Ты извини, что я тебе это говорю, но раньше у меня были знакомые другого круга… И еще…
– Что?
– Жить очень скучно, – признался Глеб. – День за днем одно и то же. И знаешь, что завтра будет то же, что сегодня и вчера. Размеренное и нудное существование офисного планктона… А тут приключение. Настоящее. Опасное. Авантюрное.
– Мне кажется, это больше похоже на бразильский сериал. Одна сестра находит другую, потерянную в детстве сестру…
– Вот за что ты мне нравишься еще, так это за иронический склад ума, – развеселился Глебушка. – Беги, потерянная сестра. Смотри, не впади в кому, в сериалах такое постоянно случается.
У Анастасии оказалась чудесная квартира, я таких никогда не видела.
Все мои знакомые жили в страшно скучных домах, обставленных дизайнерами. Там были большие пустые пространства, лаконичных форм мебель и картины, идеально вписывающиеся в интерьер.
Анастасия жила в очень странной квартире – однокомнатная, она была двухэтажной, на антресоли вела скрипучая лесенка, и там стояла огромная кровать, книжные полки, пестревшие обложками, и валялись многочисленные мягкие игрушки – спальня. На первом этаже находилось что-то вроде гостиной с диваном и с телевизором, и тут и там царил самый развеселый кавардак. Повсюду валялась одежда, косметика и флаконы духов, конфеты и яблоки, бутылки с вином и из-под вина, книги, диски… К стенам были прикноплены рисунки, порой весьма фривольного содержания. На них я старалась не смотреть.
На диване развалилась толстая персидская кошка.
– Царица Савская, брысь. Ася, сдвинь с дивана все барахло. Ах, да просто брось на пол. Будешь кофе? Правда, у меня молока нет. Поставила кастрюльку на огонь и забыла. Теперь ни молока, ни кастрюльки. Ты пей кофе, а я сейчас принесу тебе фотографии. Вот, ешь лимонные дольки. Ты любишь лимонные дольки? Я – обожаю!
Половина фотографий лежали в толстом альбоме, другая половина – в нет-буке бешеного оранжевого цвета.
– Как ты меня назвала?
– Ты все забыла. Ася, тебя так звали в детстве.
– А тебя?
– Стася. Неужели ты не помнишь?
Ей было легко говорить – ее воспоминания о детстве имели право жить. Ей было с кем обсудить их, с кем освежить в памяти всякие забавные подробности. А я забыла все или почти все…
Хотя, оказывается, кое-что лучше забыть, чем помнить.
– Смотри, Аська, вот я иду в первый класс. А тут мы с мамой на море…
Мама оказалась точь-в-точь такой, какой я ее помнила.
Хотя я не помнила ее совсем.