Сюрприз для Биг Босса
Шрифт:
Вера кричит, а взрослые ни черта ничего не делают, чтобы ее успокоить. Через минуту слышу непонятный звук. Чем-то шуршат. Может догадались заглянуть в сумку? Я приготовила термос и бутылку со смесью. Судя по тому, как неожиданно смолкает Верунчик, новоиспеченный папаша додумался накормить дочь.
Мне опять приходится втянуть живот, закрыть глаза и перестать дышать. Кто-то возвращается в приемную и спешно заходит в кабинет.
– Богдан Аркадьевич, к сожалению, по
А это голос того тучного мужчины. Если он говорит о камерах, значит относится к службе безопасности. Если меня не засекли, значит я прирожденный шпион. Можно и в ФБР подать заявку, вдруг возьмут.
Мои идиотские размышления прерывает громкий голос Богдан Аркадьевича.
– Вызывайте полицию, пусть они разбираются.
Тон резкий, нетерпящий возражений, значит сотрудник безопасности сейчас побежит звонить полиции. Значит заварится каша. Так и хочется сказать, горшочек не вари. Выход один: мне нужно вмешаться.
– Нет! – выкрикиваю на ходу, прячась за спиной тучного мужчины.
Даже храбрецам нужна секунда, чтобы набраться храбрости. Вздох-выдох, я выхожу вперед и смотрю прямо в глаза Коршунову. Он окидывает меня равнодушным взглядом с ног до головы. Я чувствую себя навозным жуком, который попался под ноги этому высокомерному мерзавцу.
Скрещивает руки на груди, иронично приподнимает бровь и тихо спрашивает:
– Вы собственно кто?
2 глава
– Надежда –
– Вы собственно кто?
Коршунов смотрит строго, как директор школы на шкодливого ученика. От его пронзительного взгляда хочется вновь юркнуть за спину тучного мужчины и не отсвечиваться. Благо Верунчика уже кормят из заранее приготовленной бутылочки. Теперь нужно убедить Богдана Аркадьевича, что полиция не нужна. Ведь представители закона не будут разбираться на месте, увезут малышку в детский дом и начнется волокита.
– Я уборщица.
– Так идите и займитесь своими прямыми обязанностями, – от отчитывающего тона Коршунова хочется состроить смешную гримасу. Сдерживаюсь, тереблю края служебного пиджака, поглядывая на Верунчика.
– Почему вы все еще здесь? – Коршунов взглядом приказывает мне выметаться из кабинета, но я стою на месте как приклеенная.
– Я тут краем уха услышала, что вы собираетесь вызывать полицию. А зачем?
– Я нечетко выразился? Идите и займитесь своими обязанностями!
Судя по лицам секретаря и мужчины, они удивлены. Чему? То, что их начальник разговаривает со мной на повышенном тоне? А разве начальники не так разговаривают? На моей прошлой работе директор только так орал, еще и с матами.
– Вы ведь убирали утром этот кабинет? – внезапно интересуется тучный
– Дааа, а что? – строю из себя невинную овечку, настороженно косясь на внезапно сосредоточенного Коршунова. Он прислушивается к допросу.
– Вы видели что-то подозрительное в туалете?
Глаза мужчины пытливо меня разглядывают, считывают каждую эмоцию на моем лице. Мне стоит больших усилий контролировать свою мимику, иначе выдам себя с потрохами.
– В туалете была сумка. Я ее не стала трогать, посчитав, что директор ее мог накануне забыть, – на ходу сочиняю сказку. Мне неохотно, но верят.
Вера наелась, и на руках секретарши засыпает. Малышка еще в том возрасте, когда ей главное спать и есть. Поглядываю на Коршунова, он не смотрит в сторону ребенка вообще. О чем-то своем думает, крутя в руках очки. Внезапно часто моргает, каждого оглядывает безучастным взглядом и направляется к своему рабочему столу.
– Ира, побудь с ребенком пока не приедет полиция. Пусть они разбираются, где родители.
– Стойте! – я делаю несколько шагов, но под тяжелым взглядом голубых глаз спотыкаюсь об свои ноги и останавливаюсь. Облизываю пересохшие губы, тихо говорю:
– В фильмах показываю, что когда оставляют ребенка, то с его вещами находится записка.
Записка есть. Она лежит в свидетельстве о рождении. Сама лично писала. Сейчас главное заставить этого сноба подняться со своего места и взять документ, чтобы тут же прочитать письмо от «Лиды». Я на сто процентов уверена, что этого вполне будет достаточно для снятия напряжения, висящее в кабинете.
Коршунов не разочаровывает. Он подходит к переговорному столу, сразу находит свидетельство и берет его в руки. Записку не читает. Его внимание сосредоточено на записи в документе и, судя по тому, как брови сходятся на переносице, что-то ему не нравится. Наверное, имя криво написали.
Сколько бы мы так стояли вчетвером в кабинете, никто не знает, но из приемной начинает звонить телефон. Секретарь, недолго думая, передает мне Верунчика и убегает на свое место. Я не теряюсь, прижимаю к себе малышку и качаю ее на руках.
– Богдан Аркадьевич… – вдруг напоминает о себе мужчина. Коршунов одним взглядом отпускает его. Мы остаемся вдвоем, не считая спящей Веры.
Богдан Аркадьевич не обращает на меня никакого внимания, возвращается к своему столу, садится. Вновь и вновь смотрит в свидетельство. Там его имя черными чернилами написано в графе отец.
– Вы точно никого не видели с утра? – как-то устало спрашивает Коршунов, откидываясь в кресле. Он не поднимает глаза, читает записку. Судя по тому, что на лице все то же равнодушное выражение, мои старания в письме его не трогают.