Сюрприз для небогатых людей
Шрифт:
– Кто это тебя так? За что?
– Это меня собственные штаны. Ты не поверишь, черт, что может сделать с ногой обычная складка на трижды долбаных брюках… Если они на размер больше… Ваня, я тебе был хорошим братом?
– Ну, в общем… да. Что это за прощание с родными в твоем голосе? От пролежня на ноге никто еще не умирал.
– Нет, это все так, но ты скажи, я тебя от хулиганья защищал в детстве?
– Ну, защищал…
– Я твоей жене свадебное платье в этом чертовом дорогущем бутике купил?
– Ну, купил. А что собственно…
– Тогда обещай мне, что обязательно сделаешь
– Ты что это вдруг?
– Клянись, говорят тебе!
– Ну, клянусь.
– Без ну.
– Клянусь, клянусь.
– Дотащи бедного полумертвого брата до сортира…
…Когда Ваня досмеялся до апогея, Вадим почувствовал, что кровообращение понемногу восстанавливается, и ему уже можно наступать на ногу… только осторожненько. Так, тихонечко. Опираясь на плечо брата он доковылял до конца очереди.
– Ваня, благодетель, век тебе зон не топтать, вторая вещь гораздо проще. Скажи мне, тупому, для чего в салоне так благоухает дерьмом?
– Я скажу тебе, что видел у своего соседа ярусом ниже. Он проснулся, купаясь в собственных фекалиях. Возможно, не один он. Санитарное обеспечение здесь крайне несовершенное, что-то вышло из строя. Как специалист-технарь я скажу тебе: наладчикам этих самых капсул надо бы ноги поотрывать…
– Браво! Слова не мальчика, но мужа.
– Оставь этот тон. Если будет такая возможность, я найду на мерзавцев управу. Некоторые элементы конструкции списаны даже со складов лет пять назад! А для месячного сна они должны были выдать колонистам спецодежду…
Вадика согнуло пополам припадком хохота.
После того, как «житель» капсулы покидал ее, цилиндр немедленно въезжал в куб. Выходя из уборной, Вадим заметил, что три капсулы так и не совершили этого движения. Одна из них торчала, перегораживая проход, прямо из нижнего яруса. Он заглянул внутрь. Женщина, лет тридцати, с молочно-белой кожей, спала сном праведника, не обращая внимания на звон зуммера. Ей удалось унести с собой в «новую жизнь» два сокровища: довольно дорогой парик, съехавший во сне набок, и костяную трубку с резьбой. Трубка вывалилась из пальцев женщины. Повернись она неосторожно, и пришлось бы потом вытаскивать любимую игрушку из ее бока… Очень бледна. Вадим поискал пульс. Какие холодные пальцы… Нет пульса! Он поводил ладонью перед ее лицом. Дыхание не ощущалось.
– Врача!
Никакой реакции. На психов и невротиков давно разучились обращать внимание. Вышел из рамок – не существуешь. Вадим попробовал по-деловому:
– Немедленно нужен врач. Имеет ли кто-нибудь из вас соответствующую подготовку? – его голос, отлично поставленный голос коммерсанта-администратора, сделал свое дело. Некий субъект с оттопыренными ушами, в заплатанных обносках, по виду – запойный алкоголик, подошел к нему.
– Я главврач детской поликлиники. Что у нас здесь?
Вадим еще подумал, что на этой должности субъект побывал не так что бы недавно… Да и все они тут бывшие главврачи, бывшие генеральные директоры, бывшие полковники, бывшие бомжи, бывшие нищие, бывшие проститутки, бывшие операторы часовых полуавтоматов и прочие бывшие, бывшие, бывшие… Но так неистребима вера: я вернусь, я добьюсь справедливости, я все еще восстановлю!
Субъект
– Ей нужен не врач, а священник. Летальный исход.
– Нас отлично обслужили в этих чертовых капсулах, доктор! Опарафинили по полной программе.
– Что теперь говорить. Давайте знакомиться. Я Василий Решетников. Кандидат медицинских наук. Полагаю, нам стоит держаться вместе.
Вадим назвался и пожал руку.
Еще два колониста не дожили до «новой жизни». Соседи вкатили цилиндры с трупами в стояки. Какая-то желчная активистка старше сорока пяти лет заверещала было:
– Как вам не стыдно! Это же люди, а не болванки бессловесные! А вы только глаза им закрыли, да и все! Может, реанимация их еще вытащит… Эй, немедленно свяжитесь с командой!
Кто-то захихикал, отворачиваясь. Бритый наголо парень, по виду шпана, на пальцах блатные перстни наколоты, цыкнул через щербину в зубах и говорит ей:
– Тетка! Курева нету?
– Да разве так можно! Где здесь выход? Если здесь нет ни одного мужчины, я сама навещу экипаж.
– Тетка! А ширева нету?
– Да вы успокойтесь, пожалуйста. Не волнуйтесь. Умерли, да. Что уж тут поделать. Значит Бог прибрал. Скоро высадимся и похороним по-людски… – так пыталась угомонить активистку весьма полная и необыкновенно привлекательная для сердца русского мужчины дама… то есть баба. С густым и сладким промедлением в голосе, с задушевностью и сердобольностью. Руками своими, как двумя снопами спелой пшеницы, обнимала баба дочерей-близняшек лет по девяти. Томительный вес ее и знатный урожай любовных утех, легко прочитывающийся по глазам и по всей повадке, добавляли матроне несколько лишних лет поверх ее действительного возраста. А была она лет на двадцать моложе активистки. Та застыла и, скорее всего, подчинилась бы воле добродушно хихикающего большинства. Но не тут-то было. Шпаненок испортил дело:
– Тетка! Ты из стакана будешь?
Активистка глянула на него с ненавистью и принялась тщательно осматривать стены в поисках выхода. Под общий уже хохот. Решетников пожал плечами.
– Странный человек. Давно никто не умирал у нее, как видно. – И вправду, добавить нечего. Когда трупы дожидаются своей очереди на кремацию месяца по три, удобно устроившись в семейных фризерах, к ним привыкают, их воспринимают как заурядную деталь квартирного ландшафта… К чему напрасно волноваться?
Иван Балашов повернулся к брату и мотнул головой, мол, подержи место. Далеко не всем хватило мест на узких пластиковых лавках. Подошел к активистке, принялся ей втолковывать что-то.
Бритый:
– Тетка! Ухажера завела? – Хохот пошел с визгами и нервными подвываниями. Как в плохо подавленном картофельном пюре: ровно-ровно, а тут вдруг оковалочек.
Решетников обратился к матроне:
– Простите. Возможно я ошибаюсь, но… мы не могли быть с вами знакомы?
– Я с Одинцова с подмосковного. С Баковской резиновой фабрики.
– Еще раз простите, я, вероятно, обознался.
– Ничего. Бывает.
Вадима мучило то же сомнение. Какое приметное лицо! Он и спросил: