Сюрприз под занавес
Шрифт:
—Дедукция — это способность к анализу.
—Что ты сказала? — тут же повернулся к ней Петя.
Маша удивленно посмотрела на него, но из образа не вышла. Похлопала ресницами, надула губки и обиженно попеняла:
—Ты совсем меня не слушаешь!
—Да нет же…
—Нет —да! Не слушаешь!
И смешливо подумала, что только в русском языке возможны такие странные сочетания: «да нет» или «нет — да».
Когда-то давным-давно — хорошо, Ванька не знает, был в длительной командировке — Маша морочила голову одному немцу. Довольно весело проводила
Ганс, ее немец, внешне оказался полной противоположностью Ваньке Епифанцеву. Высокий, тощий, сутулый, черноволосый, с большущими карими глазами и носом крючком.
Кто только сказал, что немцы обязательно белоголовые и голубоглазые? Не видел он Ганса Фишера!
Ганс очень неплохо знал русский язык. Охотно запоминал новые выражения, даже не совсем приличные. Но вот эти два — «да нет» и «нет — да», их Маша особенно любила — он так и не рискнул использовать.
Не понял смысла. И она, Маша, не смогла ничего объяснить Гансу. Хотя и честно старалась.
Они тогда просто поссорились. Маша обвинила его в тупости, а Ганс, отчаявшись, торжественно объявил, что русский народ — самый противоречивый народ в мире. Отсюда и эти невозможные сочетания.
Петиных путаных оправданий Маша слушать не стала. Чмокнула воздух у его щеки и кокетливо пообещала простить.
Он такой душка! Маше так нравятся его веснушки! Особенно вот эти, у носа. Это… это…
Маша зажмурилась, вытаскивая из бастовавшей памяти следующее «интеллигентское» словечко. На этот раз она нашла его довольно быстро. Радостно улыбнулась и выпалила:
—Та-ак эротично!
Петя крякнул от изумления: ничего подобного он о собственных веснушках не слышал.
Маша гордо подумала: «Ванька бы сказал — заводит. Или — потрясно. Или… Нет, не буду. Я, как интеллигентная девушка, и слов-то таких знать не должна.»
Нужно признать, решение стать интеллигентной девицей прилично осложняло Маше Епифанцевой жизнь. И если бы не редкостное упрямство, Маша давно бы на него наплевала.
Плюнуть и забыть мешали два фактора. Первый — новая подруга Ольга Зимина. Вернее, Лелька. Имени «Ольга» ее недавняя знакомая категорически не признавала.
Лелька оказалась живым олицетворением нехитрой Машиной мечты. Нежная, непредсказуемая, образованная, с богатейшим словарным запасом и неуемной фантазией, воспринимающая жизнь как интересную игру…
Мужчины терялись рядом с ней, самые грубые вдруг пытались вести себя по джентельменски — порой они слова-то этого не знали — вот только Лелька их не замечала. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не замечала.
О-о-о, если бы Маша могла хотя бы приблизиться к своему идеалу!
Машины губы дрогнули в едва заметной улыбке: Ванька, таракан рыжий, у нее бы по струнке ходил. Кофе в постель подавал бы. К ручке бы Машиной прикладывался. И лепетал бы робко: «Я не помешаю?» Или — «Машенька, не желаешь ли…» «Не разрешишь ли…» «Я таю от твоего взгляда…» «Я умру, если ты не…»
Забыл бы наконец свое мещанское «Машуня». И перестал бы распоряжаться ею, как рабыней.
Может, даже похудел бы? Снял бы дурацкие золотые коронки? Отучился бы сплевывать сквозь зубы? Перешел бы с плебейской водки на благородный коньяк?
Второй фактор — столь любимые Машей женские романы.
В них княгини, графини, баронессы, виконтессы, просто дамы и незамужние барышни потрясали бедную Машу своей утонченностью. Манерами, деликатностью, оторванностью от жизни наконец.
А как они говорили?! Нет, изъяснялись!
Маше никогда так не научиться.
Впрочем, она старалась. Зубрила наизусть длиннющие выражения, от которых у Ваньки, таракана рыжего, глазки ползли к переносице и перехватывало дыхание. А старые подруги бледнели от зависти и глупо шевелили губами, не в силах запомнить.
Да Маша может и сейчас… Запросто!
Кстати, заодно и проверит, как действует на мужчин по-настоящему интеллигентная речь. И аристократические манеры.
Маша покосилась на своего спутника и приняла «нужную» осанку. Именно так в любимых книгах обучали держаться благородных девиц. Выпрямила спину, развернула плечи, задрала подбородок, опустила ресницы и старательно засеменила.
Сейчас Маша вытрясет из рыжего задохлика всю правду! Он у нее и понять не успеет, на каком свете, как расколется.
Ишь, оцепенел, кролик ушастый. Глазками замерцал, копытцами забил, ну, погоди…
Маша жеманно облизнула пухлые губки, сделала шаг еще мельче — теперь они с Ягудиным вообще едва двигались — и ласково пропела:
—Петенька, друг сердешный, вы не расскажете мне, что происходит?
«Друг сердешный» сбился с шага и едва не упустил круглый Машенькин локоток. Поспешно извинился и косноязычно пообещал ответить на все вопросы.
Маша недовольно сдвинула тонкие брови. Она считала, что время задавать вопросы еще не пришло. Вот позже, когда этот слабовольный тип запутается в показаниях — другое дело.
Маша укоризненно сказала:
—Вы меня неправильно поняли. Я хочу услышать э-э… вашу трактовку событий!
Слегка вздернутый Машин носик непроизвольно задрался выше, так понравилась ей последняя фраза. Маша даже пожалела, что ее не слышит Лелька. Или хотя бы Ванька. То-то запрыгал бы, таракан рыжий!
Пока запрыгал не Ванька, муж единственный, а ее хилый спутник. Запнулся на ровном месте и едва не упал. Видимо, тоже не часто слышал такую изысканную речь.
Маша покосилась на него более милостиво и перевела:
—Я имею в виду эту неделю в доме Борщевской. И ряд неприятностей, случившийся э-э… с Тамарой.
Маша мысленно поздравила себя. Она едва по инерции не назвала Томку «серой мышью»! Дурная привычка, от которой нужно срочно избавляться. Лелька, например, никогда не позволит себе унизить другого. Это… это не…
Маша так и не смогла подобрать нужного слова, хотя оно и вертелось где-то рядом, на краю сознания. Помрачнела и уже совсем не ласково посмотрела на спутника.