Сюрприз под занавес
Шрифт:
—Сегодня,— успокоила Динка. И ткнула в Машу пальцем. — Когда ты в ванной была. — Она обвиняюще воскликнула: — Ты очень долго моешься!
Маша сообразила — вопросы нужно задавать прямо. Иначе она до вечера будет выслушивать всякую ерунду насчет Динкиных акварелей, ее любимого кота, зубастой сардельки на лапках — кстати, где Крыс? Обычно он несется на звонок впереди всех, а уж лает так, будто за дверьми вся российская мафия в полном составе пришла просить на чай!
А может, это его кокнули? Ну, по ошибке? Или храбрый Крыс сам принял смерть,
Пройти в квартиру Маша почему-то боялась. Расспрашивать Динку казалось много безопаснее, чем кого-нибудь из взрослых.
Маша сморгнула слезы: по крайней мере, состояние неопределенности продлится подольше. И дуреха Томка пока жива, ведь роковых слов не произнесено.
Маша прислушалась к гулкой тишине и поняла: тянуть дальше нельзя. Иначе она просто свихнется!
Она подтащила Динку поближе и быстрой скороговоркой спросила:
—Кто умер?
—Не знаю, — изумленно протянула Динка.— А что, кто-то умер?
—Да что с вами, Машенька? — обеспокоено воскликнул Ягудин.
—Ни-че-го,— по слогам продекламировала Маша. И отчеканила: — Просто я хочу знать, почему в доме такая мертвая тишина, и почему дверь нам открыла не Вера Антоновна, а Динка!
Петя сочувственно улыбнулся. Только что не покрутил пальцем у виска. Маша швырнула любимую сумочку на пол и рявкнула:
—Что здесь случилось? Ведь что-то случилось?!
Петя пожал плечами, явно прикидывая — отправлять Машу в больницу прямо сейчас или немного подождать.
Видимо, решил ждать. Потому что вздохнул, поднял Машину сумочку и аккуратно пристроил на столик.
Динка пожевала кончик пепельной косички и печально сказала:
—Ничего не случилось. Только картины пропали.
—О Боже, — выдохнула Маша, падая на стул. — И все живы?!
Динка непонимающе посмотрела на нее и пояснила как маленькой:
—Все живы. Но пропали две картины из гостиной. Две. Их писал Левитан. Исаак. И подарил деду Софи. Давно. А теперь их нет. Совсем.
—Как нет? — прошептал Петя, падая на стул.
—Не знаю,— Динка махнула рукой куда-то в коридор.— Софи стало плохо, и она в постели. Болеет. У нее, знаешь, сердце плохое. Вера Антоновна за ней ухаживает.
—А… а Лелька где, мама твоя, то есть? — с нескрываемым облегчением поинтересовалась Маша: картины, пусть даже Левитана — такой пустяк!
—И остальные — Тамара, Наташа, Эля? — Петя торопливо переобувался.
—Еще скажи — Крыс! — фыркнула, быстро приходящая в себя Маша.
«Господи, обычная кража! Вместо убийства. Мелочь! Хорошенько подумать, перебрать подозреваемых — и дело в шляпе. Кстати, меня и ушастика можно сразу исключить, нас дома не было. Томку, мышь серую, пожалуй, тоже. Слабо ей Левитана свистнуть! Лелька могла бы при желании грабануть и Русский музей, но она слишком благородна — еще минус один подозреваемый. Остается всего ничего — Смуглый, девка в кудряшках и Прилизанная с инквизиторским взглядом. Да, и Вера Антоновна! Кто
Пока Маша радовалась малому количеству подозреваемых, а Петя прыгал на одной ноге в погоне за ускользающим шлепанцем, Динка по-солдатски четко отчиталась:
—Мама с Томиком у нас комнате. Они в шоке, так Томик сказала. Крыс под кроватью, его наказали, он чужой тапочек погрыз. Вера Антоновна сильно кричала и называла его «убоищем». Крыс теперь на нее рычит. Как увидит, так и рычит. Эля у себя. Она плачет. И красится. Плачет и красится.
—Красится и плачет,— пробормотал Петя.
—Ага,— простодушно подтвердила Динка. Подумала и добавила: —А Наташа где, не знаю. Она то у Софи, то у себя, а то в аптеку бегает за лекарством.
Динка помолчала и шепотом сообщила:
—Она Софи уколы делала!
Маша вспомнила холодные рыбьи глаза соседки по столу, и ее передернуло. Она в жизни бы не подпустила к себе эту особу со шприцом!
Впрочем, куда больше Машу взволновало, что Наталья свободно выходила из дома. Якобы в аптеку. Ведь она запросто могла по дороге куда-нибудь заскочить — на ту же почту, например. И припрятать или отправить бандеролью украденные картины. Ищи потом ветра в поле!
Да, а почему Динка не вспомнила о Смуглом? Как там его? Забавное такое имечко… С физикой связано.
Черт, никогда она толком физики не знала!
Маша поморщилась и осторожно спросила:
—А где… Томкин приятель? Ну…
—Знаю-знаю — смуглый, зеленоглазый и красивый! — бойко помогла ей Динка.
Петя закашлял. Маша фыркнула и с ехидством поинтересовалась:
—Это Томка его так характеризовала?
—Вовсе нет,— оскорбилась за тетку Динка.—Элечка.
—Да, а Томка с ней, конечно, не согласилась?
Динка подумала и сказала:
—Томик не слышала. Это мы с Элечкой обсуждали, кому из нас кто нравится.
Петю стал мучить новый приступ кашля, и он поспешно отвернулся. Маша согнала с лица нечаянную улыбку. Динка раздраженно воскликнула:
—Томик, она такая, своего счастья не понимает!
—Это… как?
Динка присела на краешек низкого стола и пояснила, загибая пальцы:
—Лешу никак признать не хочет, все ссорится с ним и ссорится — раз. И Электрона гонит, а он тоже хороший — два. Красивый к тому же. Элечка сказала — доперебирается, дура несчастная — это она про Томика так — и останется старой девой!
Маша хрюкнула. Петр застонал, он больше не мог смеяться. Динка грустно пожаловалась:
—А Томик мне по затылку дала! И сказала, что старой девой уже не останется, мол, поезд ушел. Маш, а куда он ушел, а?
Маша посидела с открытым ртом, не умея объясниться с продвинутым ребенком и радуясь, что своего такого шустрого пока нет. Затем почесала затылок и протянула:
—Это она про крымский. Якобы ее отпуск идет и идет, а она до сих пор в Питере, а не в Керчи любимой, с мамочкой и папочкой.