Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
Шрифт:
Наведываясь ко мне, все приносили гостинцы.
Мой начальник по фамилии Желваков — не непосредственный начальник, а на две лесенки выше! — поставил на тумбочку у моей постели сок манго. Мастер Панин принёс апельсиновый сок, бухгалтер Патрикеев — абрикосовый, инженер бриза Спальчиков — томатный, а сосед, который живёт за стенкой из папье-маше, — морковный сок.
При этом все чистосердечно сокрушались по поводу случившегося и выражали наилучшие пожелания — от себя лично, а также от имени и по поручению.
— Как же ты это
И разумеется, каждый давал свой полезный совет.
— Ешь бананы! — сказал-Желваков. — В бананах сила. Откуда слез человек? С ветки. А что он на ветке ел? Бананы. Природа создала человека не на фрикадельках или там кнелях паровых. И даже не на геркулесе. На бананах! Ты видел, орангутанги по полчаса на одной руке висят. На это ни один олимпиец не способен. Почему, я спрашиваю? Орангутанги жрут бананы. Это мне сказал один авторитетный человек. Из зоопарка.
Сосед по этажу предлагал мне главным образом налегать на валерьяновый корень. Мастер Панин советовал в будущем больше ходить. Патрикеев — не только ходить, но и бегать, а Спальчиков — стоять на голове.
— Стойки на голове, — пояснял он, — это одно из упражнений йогов. Мой троюродный дядя только, этим и спасся. Одно время так расклеился — думали: всё, хана! А ему кто-то возьми да скажи: стой на голове. Сейчас дяде уже под девяносто. А он всё стоит. Бородой вверх. И неизвестно, сколько ещё простоит.
И конечно же все вместе, и каждый в отдельности рекомендовали мне не, волноваться, ни на что не реагировать, не обращать внимания, не замечать… быть выше… отключиться… стараться делать вид, что…
И никогда не слышал я столько добрых, ласковых слов.
— Поднимешься, встанешь на ноги, звони мне. Путёвка тебе в санаторий нужна будет или ещё что… Звони прямо, непосредственно! — сказал ранее почти недосягаемый Желваков.
— Выздоравливай. О деле не думай. Дело мы двинем вперёд и без тебя. И всю твою рационализацию протолкнём, — заверил меня инженер из бриза Спальчиков.
А от мастера Панина я услышал нечто совсем высокое, восторженное. Даже и пересказать неудобно:
— Прекрасный вы, скажу я вам прямо, человек! Я вам так обязан, Степан Севостьянович! Если бы не вы, не ваша общественная поддержка, разве разрешили бы нам построить коллективный автогараж?
Я лежал. Не шевелился. Коротких замыкании не было. И наступил день, когда врач разрешил мне идти на все четыре стороны.
Начал, конечно, с небольшой дистанции. Потом удлинил её до конца переулка. Там будка телефонная стоит. И вот я звоню товарищу Желвакову.
— Кто говорит? — спрашивает меня строгий женский голос.
— Иванов.
— Ах, Иванов! — обрадовался голос. — Василий Васильевич!! Иванов!!!
Мне бы помолчать в это время, а я поправляю:
— Не Василий Васильевич, а Степан Севостьянович.
Голос опять с каждой ноткой холодеть начал:
— Степан Севостьянович,
— Но он просил, чтобы я позвонил ему. Прямо. Непосредственно. И в любое время.
Слышу, как секретарь говорит с Желваковым. Наверно, с порога кабинета. «Иванов вас просит, Степан Севостьянович». — «Ну, знаете ли! — кричит Желваков, — Что ему там надо?! Вы когда-нибудь дадите мне стакан чаю выпить? Вы когда-нибудь подумать дадите?!»
Он не знает, не догадывается, что я всё слышу. А секретарь мне через секунду объясняет: «Вышел Желваков куда-то. Ист его у себя. И ничего не сказал…»
Я вешаю трубку и думаю: «Бог с ней, с путёвкой. Не буду реагировать».
И набираю номер другого телефона — бризовского. «Может, Спальчиков скажет что-то приятное». Но выясняется, что разговаривать со мною он не готов и потому твердит только одно:
— Ты дежи… главное — вылежаться. И ни на что не обращай внимания… Отключись!
А я спрашиваю:
— Может, вы мои бумаги вообще потеряли? Это сколько же месяцев, а? За это время в Австралии «орбитальный двигатель» изобрели…
— Ты постой, постой, не горячись, — успокаивает меня Спальчиков, — но если у тебя есть второй экземпляр, то подошли на всякий случай…
Я слова вешаю трубку и снова твержу сам себе: «Что волноваться? Ничего не случилось…»
Иду переулком, а навстречу в голубеньком «Москвиче» мастер Панин едет. Останавливает машину, выбегает на тротуар, радостно трясёт меня за плечи:
— Иванов! Молодец! Оклемался, значит? Когда на работу выйдешь?
— Поскорее надо? — спрашиваю.
— Лучше поскорее. Меня теребят: не тяни, мол, дай ответ на письмо.
— На какое письмо? Кто писал его?
— А не знаю, кто писал… Не подписано…
— И лично меня касается?
— Да нет, тебя-то краем-боком. Но ладно, пока забудь об этом. Забудь. Главное — береги себя.
И он садится в свой голубенький «москвичок» и уезжает, окутав меня облачком бензинового дыма,
«Буду беречь себя, — рассуждаю я. — Буду выше всего этого. Подумаешь…»
А дома за стенкой из папье-маше форменный музыкальный разбой творится. Визжат, рыдают, тарелки бьют.
Я кричу соседу:
— Нельзя ли потише?
А он в ответ:
— Теперь что же — всегда потише? Ты же оклемался? А если нервы не в порядке, то, брат, пей валериановый корень!
Магнитофон он всё же выключил, но через несколько минут я слышу во дворе под окном страшный треск. Это сосед свою мотоциклетку насилует. Мотоциклетка отфыркивается, не хочет заводиться, но потом покоряется настойчивому хозяину и начинает давать одиночные выстрелы. Настойки валерианового корня у меня нет. Нет также бананов. Впрочем я не верю в их целебную чудодейственную силу. Что же мне делать? И я становлюсь на голову. Стою и думаю: «Не бу-бу-бу-у-ду о-о-о-бра-щать вни-и-ма-ния… Мне на-а-а-а-п-левать… Бу-бу-у-у-ду вы-ыше!»