Сюзанна и Александр
Шрифт:
— Это для вас, Сюзанна.
— Странно, — сказала я. — Кто же знает, что я здесь?
Конверт был увесистый, внушительный, и, честно говоря, сам его вид вызвал у меня тревогу. Я инстинктивно почувствовала какую-то неприятность. По печатям ничего нельзя было разобрать; набравшись смелости, я распечатала письмо и достала послание на дорогой бумаге. Я взглянула, и у меня задрожали губы.
— Что такое? — спросила Констанс.
— Он решил развестись со мной! Он это серьезно решил! Кто бы мог подумать!
Это было письмо от епископа Вьеннского монсеньора д’Авио, совсем
— Разве здесь есть причины для такого большого беспокойства? — спросила Констанс. — Письмо не содержит ничего определенного.
— Да, но то, что герцог серьезно угрожал мне разводом, — это определенно. Ничего определеннее и быть не может.
Я рассерженно забрала у графини письмо и еще раз перечитала его. В сущности, Констанс была права. Епископ лишь сообщал мне, что накануне нового года Александр получил у него аудиенцию и, сказав о своем желании развестись, поведал о причинах, толкнувших его на этот шаг. «Причины эти, — замечал епископ, — нельзя счесть ни достаточными, ни недостаточными перед лицом Господа; а разрыв священных уз брака кажется мне решением настолько исключительным и нежелательным, что я не вправе принять его, выслушав лишь одну сторону. Я желал бы узнать ваше мнение и выслушать ваши доводы. Лишь после этого епископский совет примет решение в деле, начатом герцогом дю Шатлэ, вашим супругом».
— Вам просто придется поехать туда, — сказала Констанс. — Вы встретитесь с епископом и, уверена, он поймет, что вы не так уж виноваты, как считает Александр.
— Да, поехать… Но ведь надо знать, что ответить на самый главный вопрос.
— Какой?
— Согласна или не согласна я на развод. Об этом меня обязательно спросят.
— А разве вы не знаете, что отвечать?
Я покачала головой, с тоской глядя на Констанс. Да, я не знала. Я понимала, что в случае моего несогласия церковь вряд ли разведет нас. Я помнила историю: даже Филиппу Августу, знаменитому и могущественному королю, понадобилось восемь лет, чтобы добиться развода с Изамбурой Датской. А с тех пор такие дела решались еще более туго, особенно если речь шла не о королях, а о простых смертных. Стало быть, я могу воздвигнуть перед Александром преграду, которую он вряд ли сможет преодолеть. Своим несогласием я гарантирую для себя сохранение титула, состояния, права на детей и доброго имени.
Но что все это значило? Имя у меня было и свое, а за состоянием я никогда не гонялась. Нет сомнения, что отношения наши останутся скверными, даже если епископ не даст развода. А я буду выглядеть так, будто цепляюсь за Александра. Нет, унижений с меня хватит. Я никому ни себя, ни своей руки навязывать не собираюсь.
— Если уж ему и вправду так невыносимо даже видеть меня, пусть катится ко всем чертям! — воскликнула я, сама не замечая, что говорю вслух. — Я не намерена его удерживать!
— Вы дадите согласие? — спросила ошеломленная Констанс. — Но ведь это безумие! Вы ведь любите его!
— Ах, дорогая, если бы вы знали, как я ожесточена! Может быть, я и люблю его, но, мне кажется, жить с ним я уже никогда не смогу. Он в своем негодовании перешел через край. Я не удивлюсь, если он и детей забрал у меня для того, чтобы заставить согласиться на развод…
— Я так не думаю, Сюзанна. Он просто слишком оскорблен, в этом вся причина. Со временем все наладится, и вы сможете видеть детей…
— Со временем? Нет, Констанс. Уже два месяца прошло, а он не изменил решения. Я поеду к епископу и скажу: я согласна, я виновата, только отдайте мне моих детей. Лишь в этом случае я подпишу бумаги, если только там что-то надо подписывать.
Размышляя об этом, я впервые подумала о нашей первой встрече, там, на берегу, как о крайне злосчастном событии. Как жаль, что я вообще узнала Александра дю Шатлэ. Возможно, я была с ним счастлива, но уж слишком горько все это кончилось. Уж лучше бы я жила эти три года спокойно, скромно, бедно, но без этих треволнений. Я бы приняла помощь графа д’Артуа, и мне с ним было бы легче хоть потому, что я не любила его так сильно, как Александра.
Да, то была большая ошибка. Он заставил меня поверить ему, можно сказать, приручил, а теперь так безжалостно отталкивает. Кроме того, если уж он желает выгнать меня такой, какой я впервые к нему пришла, он должен отдать мне близняшек, потому что они тогда были со мной. Уж на близняшек он никакого права не имеет! Я не намерена была отступаться от них и надеялась вернуть дочерей, даже используя дело о разводе.
Пьер Анж и Констанс, впрочем, всячески отговаривали меня и советовали ни за что не соглашаться на развод, по крайней мере пока.
— Вам надо подождать, — сказал Пьер Анж, впервые отказавшийся от некоторой предубежденности по отношению к Александру. — Сейчас все еще слишком свежо. Кто знает, какие картины рисует воображение вашего мужа? Может быть, он представляет вас… ну, словом, представляет вас с другим и, вполне естественно, чувствует к вам презрение. Такое бывает. И в такие минуты он, возможно, готов на что угодно, лишь бы причинить вам боль.
— Но ведь он и детей в это втягивает, господин граф!
— Разумеется, он же понимает, что этим сделает вам особенно больно. Так, пожалуй, поступил бы любой. Он хочет развестись — так подождите хотя бы полгода, чтобы убедиться, тверд ли он в своем намерении.
— Вы не знаете этого человека. Он никогда не отступается от решений.
— Убедитесь в этом еще раз. Может быть, он сам будет сожалеть, что поступил так, а вы своим согласием усугубите его поспешность.
Я задумчиво катала по скатерти хлебный шарик. Кажется, граф де Лораге был прав, но когда я вспомнила лицо Александра во время нашей последней встречи, я уже не так была в этом уверена. Невозможно, чтобы человек, говоривший с таким отвращением в голосе, мог изменить мнение. И тому человеку — жестокому, непреклонному, сухому — я не хотела навязываться.