Сюзанна и Александр
Шрифт:
Брике, узнав, что я хотела бы его видеть, явился в Гран-Шэн в сочельник, когда уже начало смеркаться.
Я давно его не видела. Я даже как-то забыла о нем и теперь сожалела об этом. Поэтому, увидев его, я первое время внимательно его разглядывала, отмечая происшедшие с ним перемены.
Ему был почти двадцать один год, он, конечно же, сильно возмужал и теперь больше походил на юношу, а не на мальчишку, но все равно оставался нескладным, долговязым и очень тощим. Как и прежде, была изрядно взлохмачена его густая шевелюра. И, честно говоря, вид у
— Как хорошо, ваше сиятельство, что вы обо мне вспомнили! И нехорошо, что вы ушли и бросили меня. Я ведь без вас никто в Белых Липах.
Я усмехнулась.
— Разве ты не знаешь, как я ушла? Мне было не до тебя, Брике. Я шла почти босиком.
— А что вы хотите теперь?
Прежде чем ответить, я некоторое время наблюдала, как он расправляется с улитками, а потом намазывает конфитюр на круглую сдобную лепешку.
— Герцог сейчас в замке? — спросила я, уверенная, что ответ будет отрицательный.
— Приехал нынче утром, — пробормотал Брике с набитым ртом.
Я даже приподнялась с места от неожиданности.
— В замке? Ты говоришь, он в замке?
— Да. А что такое? Если вы хотите вернуться, то это, я думаю, зря. Он совсем плохо к вам настроен.
— А что он делает, ты знаешь? Где он был все это время?
— В Ренне, мадам.
— Я была там, но не нашла его в нашем отеле.
Брови Брике поползли вверх, и он на миг даже поперхнулся.
— Вы искали его?
— Да.
— Напрасно. Напрасно вы это делали.
В глазах Брике было что-то мне непонятное.
— Что ты имеешь в виду?
— Знаете, мадам, не мне вам это говорить… но, похоже, у него в Ренне женщина и он живет с ней в гостинице.
Нельзя сказать, что это сообщение оставило меня безразличной. Я напряглась так, что у меня побелели сжатые в кулак пальцы.
— Женщина? Что еще за женщина?
— Не знаю, мадам.
— Стало быть, это сплетни.
Он ничего не ответил. Может быть, был согласен со мной, но, может быть, просто не хотел меня тревожить. Чертыхнувшись в душе, я подумала, что мне не об этом следует сейчас размышлять. Я ведь позвала Брике не для того, чтобы выуживать сведения о какой-то любовнице герцога.
— Брике, ты знаешь, я просто умираю — так мне хочется повидать сына и близняшек.
Это прозвучало весьма многозначительно. Брике, прежде чем ответить, расправился с лепешкой, потом отрезал напоследок кусок кровяной колбасы и сунул себе в карман.
— Брике, только ты можешь мне помочь, — сказала я снова.
Он все еще не отвечал. Тогда я произнесла:
— Брике, если тебе нужны деньги, я готова запла…
Он прервал меня:
— Вы хотите, чтобы я провел вас в замок?
Я кивнула.
— Ваше сиятельство, меня выгонят, если узнают, что я вам помог, и я потеряю даже это место.
— Но кто узнает? — спросила я горячо. — Ты лишь проведешь меня через лес, где стоят
Он, казалось, колебался, и я произнесла со слезами в голосе:
— Брике, я больше не могу так! Я должна их увидеть! Ну что я совершила такого ужасного, чтобы меня лишили права навещать их? Ты же знаешь, как я люблю своих малышей. Пожалей меня хоть ты, а то все в Белых Липах — и старуха, и виконт, и даже герцог — меня ненавидят!
Он тоскливо посмотрел на меня, взъерошил себе волосы. И сказал:
— Ясное дело… Пойдемте.
Я вскочила на ноги.
— Ты прелесть, Брике! Ты самый лучший друг. Подожди минуту, я только заберу подарки.
В Ренне я продала одно из колец, подаренных мне Александром, и на эти деньги сделала много покупок. Иных-то возможностей у меня не было. Я представляла себе, как обрадуются близняшки, как улыбнется Филипп, и перед этим меркло чувство грусти, которое я испытала, расставаясь с подарком герцога дю Шатлэ.
Было уже совсем темно, когда мы подошли к дому. Авантюра пока удавалась нам без всяких приключений. Брике, распрощавшись со мной, сразу нырнул в какие-то кусты, а я, ступая тихо, как кошка, проскользнула в дом.
Как тихо здесь было… Как тогда, когда я впервые сюда приехала. Парадная лестница была освещена тускло, а с этажей и вовсе не пробивался свет. И это в сочельник — накануне Рождества! Интересно, поставили ли хоть елку в белой столовой? Я была уверена, что нет, и ощутила даже злорадную радость от того, что без меня тут все так нарушилось. Без меня здесь снова стало безмолвно, холодно и мрачно. Все сидят в своих комнатах. И трапезы, наверное, снова стали немыми.
Любопытно, улыбается ли когда-нибудь Александр?
Я сразу же одернула себя, решив не злорадствовать по этому поводу. Если он и не улыбается, если он снова стал замкнут и молчалив, это в какой-то мере и моя вина. Другое дело то, что и он повел себя чересчур круто и этим только все усугубил. Впрочем, об этом ли я должна была сейчас думать?
Я поднялась на третий этаж, никем не замеченная, и, только когда открывала дверь детской, мне показалось, что я вижу в глубине коридора силуэт Элизабет. Я решила не обращать на это внимания и воспользоваться каждой минутой, которая была в моем распоряжении. Элизабет не выгонит меня из детской. Я воспользуюсь своим правом и даже сам дьявол меня не остановит!
Для меня было неприятным сюрпризом обнаружить, что в детской нет Филиппа. Здесь спали девочки, но даже кроватки своего сына я не увидела. Я закусила губу, понимая, что мне не удастся его повидать: для поисков в доме у меня не было времени. Потом, пытаясь справиться с огорчением, я стала ласково будить дочерей.
Они толкались, сопротивлялись, но в конце концов открыли глаза, и встреча наша была самой бурной. В белых ночных рубашках и чепчиках, из-под которых струились волосы цвета кипящего золота, они соскочили с кроватей, бросились ко мне, обнимали, смеялись, целовали и щебетали так возбужденно, что одна не давала мне понять другую.