Сюзерен
Шрифт:
— Государь, можно войти ли? — прогоняя последний сон князя, в двери осторожно постучал воевода Онисим Раскоряка.
В европейском платье с облегающими мощные ляжки шоссами и в башмаках с задиристо загнутыми носами он смотрелся настолько комично, что Вожников поспешно отвернулся, чтоб не расхохотаться воеводе в лицо — не хотелось зря обижать хорошего и верного человека. Хотя при виде важно вышагивающего Онисима так и хотелось выкрикнуть фразу из старинного детского фильма «Город мастеров»: «Дорогу герцогу де Маликорну!»
А, кстати…
— Господине…
— Слушай-ка,
Набычившись, воевода засопел в бороду:
— Из детей боярских мы. Люди не гордые.
— Знаю, знаю, что из детей.
Вскочив с лавки, князь подошел к окну и пошире открыл ставни, выходившие, как тут и было принято, во внутренний двор с прудом и изысканным садом. Предоставленный императору особняк когда-то принадлежал какому-то местному гранду, погибшему то ли в стычках с гранадскими маврами, то ли в лихом набеге на богатые магрибские города. Бедолага не оставил наследников и наделал много долгов — считающийся выморочным имуществом дом нынче принадлежал муниципалитету, и сам господин городской алькальд грозился выставить особнячок на торги… да что-то не выставлял, чему теперь имелось вполне законное оправдание: а как же, дом-то самому императору предоставлен, не какому-нибудь там прохвосту!
— Значит, не хочешь герцогом. — Егор, не оборачиваясь, вдохнул полной грудью терпкий запах роз и даже закрыл на секунду глаза от восторга. — Жаль, а я тебе, Онисим, Жирону отдать собрался.
— Ну, если больше некому, — воевода вздохнул и тоже подошел к окну. — Тогда можно и Жирону… А лучше б что-нибудь дома — семья ведь там у меня, под Путивлем.
— Так Путивль и бери! — обернувшись, усмехнулся князь. — Тамошний воевода вороват зело.
— Так Юрий, князь…
— А Юрий князь то, что я велю, сделает! — Резко взмахнув рукой, Егор прислушался и вдруг скривился, словно от зубной боли — Этот кто там так орет? Пытают кого-то, что ли?
— Пытают? Так ты, княже, вроде не велел. — Онисим высунулся в окно и рассмеялся: — А! Это ж кавалер Сен-Клер с приятелями песни распевают! Вторую неделю уже, как из разъезда вернулись… теперь то вина попьют, то снова попьют, потом поспят малость, да к девкам, да опять вина…
— Сопьется этак Арман, — посетовал князь. — Жаль, парень-то хороший. Вот что — зови-ка его сюда! Дело у меня для вас обоих будет. Инквизитор местный к вечеру заглянет, монах доминиканский… как его?.. Ах да, брат Диего, председатель местного церковного суда — вот вы при нем для пригляду и будете.
— Но, княже…
— Толмача вам сыщу, точнее — Арману. А уж он тебе потом сам переведет. Ну что, Онисим, встал-то? Давай, зови Армана…
Вопреки всем ожиданиям князя, инквизитор, брат Диего де Лос-Сантос, оказался милым и вполне начитанным человеком, знающим несколько языков, в том числе арабский и немецкий, точнее, тот его диалект, на котором говорили в Южной Германии — в Швабии, Баварии и Каринтии. Этим диалектом неплохо владели и сам Егор, и его доблестный воевода, за которого князь откровенно порадовался — со знанием-то хоть какого-то языка куда легче будет работать.
Высокого роста, несколько сутулый, но не слишком, с приятным, несколько суховатым лицом университетского профессора и рассеянным взглядом небольших, но весьма выразительных
К людям князя доминиканец отнесся без особого восторга, однако и никакой неприязни не выказал, лишь, пожав плечами, молитвенно воздел очи к небу — мол, на все Божья воля — да назначил время на завтра:
— На рассвете, сразу после заутрени, и приходите. Знаете, где наш монастырь?
Егор всегда интересовался ведьмами — начиная с недоброй памяти бабки Левонтихи, — вот и в этот раз, услыхав от воеводы о некой «колдовской девице», насторожился. Не то чтобы Вожникову так уж хотелось вернуться в свое время — здесь давно уже было что терять, — но… но все же тянуло, тянуло! Телевизор посмотреть, залезть в социальную сеть, на джипе поездить… как там, кстати, пилорамы-то? Наверное, пришел давно новый хозяин… или хозяева. Да какая разница! Хоть одним глазком взглянуть бы… расслабиться чуток — и назад, здесь вон сколько дел еще важных! И — красавица-жена, дети… народ, за который тоже ответственность нести надо!
И все же… и все же сильно влекли к себе князя ведьмы, можно сказать, словно магнитом тянули. Вот и сейчас…
Услыхав о ведьме, Егор озабоченно начал ходить по горнице, потом в сопровождении воеводы и шевалье де Сен-Клера спустился в сад. Там, присев на скамеечку под какой-то пальмой, в задумчивости выкушал кувшинчик вина — не один, на троих и раздербанили, — и заставил докладчиков рассказать все в подробностях. Слушал внимательно, почти не перебивая, кроме всего прочего, опасаясь, что сильная ведьма вполне может убрать его способность предвидеть опасность, как это получилось года два назад, в Аугсбурге.
В Аугсбург, кстати, необходимо было срочно послать гонца — к давнему компаньону Егора, банкиру Гансу Фуггеру, с помощью князя превратившемуся в денежный мешок Европы. Нынче казалось вовсе не лишним посадить пиренейские королевства на крепкий финансовый крючок, с которого они б не смогли слезть при всем желании… да вряд ли такое желание и появится.
— Так вот, — пригладив бороду, продолжал воевода, — эту ведьму зовут Аманда, совсем еще молодая девка, голодная, тощая…
— Очень красивая девушка, я бы сказал, — торопливо добавил уже кое-как понимавший русскую речь шевалье де Сен-Клер. — Златые волосы, карие, чувственные глаза… но — да, худовата. Ее бы подкормить, ах…
— Ну, хватит, размечтался, — Вожников засмеялся, постукивая пальцами по опустевшему кувшину.
Сей жест ушлый нормандец понял по-своему — тут же вскочил со скамьи, вытянулся:
— Принести еще вина, сир?
— Крикни слуге, пусть он принесет… Мы же с вами продолжим. Так в чем обвиняли ту девушку?
— В колдовстве, вестимо. — Онисим Раскоряка откашлялся. — На суд видоки вызваны были. Показали, дескать, глазами своими видели, как волхвовала девка: варила из всякой гадости приворотное зелье, порчу почем зря напускала, а однажды — а может, и не однажды — даже вызвала ураган! От того урагана запустенье здесь страшное было, насилу оправились.