Сюжеты Ельцинской эпохи
Шрифт:
Государственная шизофрения приобретает устойчивость, самовоспроизводится, грозит стать главной чертой национального менталитета. Просто поразительно, насколько порой естественно лгут ответственные лица, с пафосом говоря о том, что на самом деле совершенно наоборот! И они знают, что наоборот, и все знают, что наоборот, и все знают, что они знают, что наоборот, но это никого не смущает. Гражданское двуличие, двойная мораль пронизали все сферы общественной и частной жизни. «Прилично» вовсе не обязательно «законно», публично вовсе не то, что есть на самом деле, двойные стандарты эффективности смещают оценочные акценты, раздваиваются общественные ориентиры, люди не стремятся к тому, о чем объявляют, и не объявляют о том, к чему стремятся…
Как возник этот разрыв между правовым
В советское время тоже существовала двойная мораль. Но реформаторы взялись реформировать не мораль, а государственную правовую систему, строить «правовое государство». Видится в этом что-то монетаристское. В экономике монетаристы стоят на том, что прежде всего необходимо сформировать финансовую систему, а экономика сама собой перестроится нужным образом. Саморегулирующийся, мол, рынок. Нельзя сказать, чтобы получилось… Нечто подобное было и в сфере общественных отношений: реформаторы полагали, что надо создать демократические законы и институты, а общество потом само собой перестроится нужным образом, породит соответствующую общественную мораль.
Не то чтобы не получилось, а получилось прямо-таки наоборот — вроде все необходимые демократические формы (многопартийность, президентство, парламентаризм, выборность и все, что с этим связано) есть, а демократического содержания в обществе нет, да и человеческий облик утрачивается. Правовой регламент рванулся вперед, обычный регламент откатился назад — к архаичным откровенно-кумовским формам.
Но коль скоро они обречены сосуществовать, то в образовавшемся разрыве двойная мораль достигла чудовищных масштабов. Чем больше разница потенциалов, тем выше напряжение шизофрении. Каждое новое правовое установление тут же порождает теневое установление, предписывающее, как его обходить. Это даже уже обычаем стало: при появлении каждого нового закона обсуждать перспективы, возможности и даже оптимальные механизмы его неисполнения (можно вспомнить, например, уже не режущие слух дискуссии и публикации о схемах ухода от налогов, способах фальсификаций на выборах и т. д.). Получается, что чем больше правового регламента, тем больше и теневого? Сколько общество еще выдержит, прежде чем станет буйнопомешанным?
Правом регламентируются лишь правовые отношения. Общественные, межчеловеческие отношения регулируются моралью, обычаями. И чем больше традиции не соответствуют законам, тем больше они законам сопротивляются. Чем больше государство принимает правовых реформаторских установлений, тем больше общество откатывается в пучину средневековья (уже всерьез говорят о региональном феодализме). «Правовое государство» как самоцель — штука ужасающе разрушительная.
Видимо, российская политика слишком увлеклась юриспруденцией. Наработка правового регламента слишком обгоняет изменение общественных устоев, и эта разница в скоростях стала уже разницей в направлении движения. Законы писать легче и быстрее, чем формировать традиции и обычаи, в форме которых существует общественная мораль. Новый закон вовсе не обязательно рождает новую традицию, скорее наоборот — сопротивление старого уклада новому закону рождает глобальную традицию теневого сознания. Самый хороший закон, не обеспеченный взывающей к нему общественной моралью, которая удостоверила бы зависимость «законно — прилично», — вреден! Но политики слишком увлечены институциональными формами — законы, власть. А традиция — кто же ее пощупает… Ее сформировать трудно, да и какие с нее политические дивиденды?
В сложившихся условиях политическая энергия элит должна быть в большей степени направлена на выращивание полезных традиций, нежели на производство законов. Необходимо подтянуть обычное сознание к правовому через реализацию мер культурной политики — заняться формированием в обществе полезных традиций, цивилизующих общество, нейтрализующих разрыв между обычным и правовым регламентом. Специальные технологии, позволяющие решать такие задачи, в принципе, есть — пропаганда хорошего, взращивание малых патриотических традиций, формирование моды на гражданственность и т. д. Самая большая сложность заключается в том, что здесь невозможны механизмы прямого социального действия — необходимо накопить большой массив воздействий, чтобы получить сколько-нибудь
Р. S… Один бизнесмен возит по Москве французского коллегу. Вдруг их по встречной полосе обгоняет огромный джип с мигалкой. «Кто это? — спрашивает француз. — На правительство не похоже… Служба спасения?» — «Да нет, это бандиты». Как его наш бизнесмен ни убеждал, француз все никак не мог поверить, что бандиты ездят против всех правил да еще с мигалкой, и при этом все знают, что все знают, что это бандиты. Наконец он произнес: «Да как же им не стыдно?!» Вот чудак. Он прежде всего подумал не о нарушении закона, а о том, что это «стыдно». Но у нас незаконность никак не соотносится с представлениями о «стыде» и приличиях.
Февраль 1999 года.
Власть начинает ссориться со своими спонсорами
1999 г
Эта статья была написана после событий, связанных с показом по Центральному телевидению пленки, на которой человек, удивительно похожий на генерального прокурора, развлекался с девочками по вызову. Помимо всех прочих обнажений, этот факт социальной действительности обнажил еще и такую тенденцию: за годы экономических реформ между представителями власти и акулами реформируемой экономики, ранее неразрывно дружившими, возникла некоторая взаимная усталость. Признаки ее можно обнаружить и в Ростовской области.
В российской политике за последние год-два неизмеримо возросла роль компромата. А это верный признак: развитие номенклатурного капитализма достигло определенного предела — власть начинает испытывать неудобства от связи с теневыми структурами, растет напряжение в отношениях между номенклатурой и капиталистами.
Компромат, в отличие от заказных убийств и покушений, — это специфический именно для политики способ давления. А раз возросла вера в силу компромата, раз высок уровень ожидания компромата, о чем это свидетельствует? О том, что в элитах обостряются противоречия, прежде всего противоречия между экономическими и бюрократическими элитами.
…Когда-то нынешние правители были новой, становящейся властью. Это было детство демократического режима, который рос в одной песочнице с нарождающейся новой экономикой, в том числе теневой. Чиновники и теневики, как настоящие друзья детства, помогали друг другу расти и развиваться. Так складывался номенклатурный капитализм. У каждого мало-мальски серьезного чиновника появлялись надежные «партнеры-предприниматели», отношения с которыми обретали устойчивый кумовской — теневой — характер.
Но власть росла, становилась взрослой. Теперь взрослым, остепенившимся чиновникам в личной жизни уже не так нужна «экономическая поддержка», уже многое у них есть, уже и сами могут организовывать себе фирмы, банки или поездки на банановые острова. И теневые «друзья демократического детства» начинают понемногу тяготить начальников. Связи с теневиками, как ни крути, — все-таки порочащие. К тому же воровство общенародного достояния все заметнее, потому что достояния этого у страны все меньше остается.
А тут вдруг кризис случился. Экономические структуры (читай — теневые) сильно пострадали. И они идут к другу-руководителю и говорят: давай, мол, выручай — я же тебе покупал домик в Италии! Давай кредит, или льготу, или заказ какой побольше…
Можно себе представить сановитого чиновника, вкусившего большой политики. Ему уже неприятно испытывать зависимость от какого-то «партнера» из далекого «демократического детства». Этот «партнер», конечно, не бедный родственник из деревни, он тоже теперь вполне респектабельный господин. Может быть, даже цепь не носит. Но все-таки дистанция между кастами политиков и предпринимателей уже более существенна, чем во время их демократической юности. Уже политику прилично сторониться предпринимателей (не то что в годы либерального восторга по поводу предпринимательства). Публичность политики все-таки налагает на политика определенные обязательства по соответствию светлым идеалам… Тем более что чиновник уже сыт и оквартирен домиком в Швейцарии, и ему так остро былая дружба с теневиком теперь не нужна. А тот требует… Вот их отношения и дают трещину.