Сюзи (Трилогия - 2)
Шрифт:
– В любую минуту, - улыбаясь, ответил ее муж.
– Но, надеюсь, у тебя будет достаточно времени, чтобы обдумать все это. А пока я хочу сообщить тебе новость: возможно, на этот раз Сюзи будет на ранчо не так скучно, как прежде. Помнишь Кларенса Бранта, мальчика, который был с ней, когда мы ее подобрали? Того, кто, собственно, и спас ей жизнь?
– Нет, не помню, - сердито ответила миссис Пейтон.
– И не желаю помнить! Ты же знаешь, Джон, как мне тяжело и неприятно любое напоминание о всех этих грустных, вульгарных, мещанских подробностях прошлой жизни несчастной девочки! Слава богу, я их забыла бы совсем, если бы ты не считал нужным зачем-то напоминать мне о них. Ты же давно согласился, что мы никогда не будем говорить о том, как индейцы убили ее родителей, чтобы случайно не упомянуть об этом в ее присутствии. Так зачем же ты вдруг начинаешь говорить о ее вульгарных
– Охотно, дорогая. Но, к несчастью, мы не можем потребовать того же от других. А именно так обстоит дело. Оказывается, тот мальчик, которого мы привезли в Сакраменто, где жил его родственник...
– Маленький обманщик и самозванец! Ты же помнишь, Джон, как он назвался сыном полковника Бранта и сказал, будто его отец умер, а ты и мой брат Гарри отлично знали, что полковник Брант жив, знали, что он лжет и полковник ему вовсе не отец!
– раздраженно перебила миссис Пейтон.
– Раз уж ты помнишь такие подробности, - сухо заметил Пейтон, - будет только справедливо по отношению к нему, если я скажу тебе, что он вовсе не был самозванцем. И говорил он чистую правду. Мне недавно рассказали, что полковник Брант действительно был его отцом, но не хотел, чтобы мальчик узнал истину о его разбойничьей жизни, и не открылся ему. Он-то и был тем таинственным родственником, к которому послали Кларенса, а потом все время заботился о мальчике, отдал его в иезуитский колледж в Сан-Хосе, а когда два года назад погиб во время этого мятежа в Мексике, то оставил ему значительное состояние.
– А какое отношение все это имеет к каникулам Сюзи?
– поспешно и с тревогой осведомилась миссис Пейтон.
– Джон, неужели ты серьезно хочешь, чтобы она снова увиделась с этим вульгарным деревенским увальнем? Вспомни его простонародные привычки и отвратительных приятелей, вроде этого Джима Хукера, не говоря уж о том, что... ты ведь это сам признал... что в его жилах течет кровь бретера, убийцы и... и одному богу известно, какие еще злодеяния совершил его отец перед смертью! Неужели ты считаешь, что такой юноша, сколько бы он ни унаследовал бесчестно нажитых денег, может быть подходящим знакомством для твоей дочери? Нет, я не верю, что тебе вздумалось пригласить его сюда!
– Боюсь, Элли, что именно это я и сделал, - с улыбкой ответил судья, на которого слова жены, казалось, не произвели ни малейшего впечатления. Но еще больше я боюсь, что нарисованный тобой его нынешний портрет так же несправедлив, как и упреки в обмане и самозванстве. Отец Собриенте, с которым я виделся вчера в Сан-Хосе, говорит, что он очень умный, замечательно образованный юноша, с прекрасными манерами и утонченным вкусом. Деньги его отца, положенные на его имя в банк Кардена еще пять лет назад, ничем не хуже всяких других, а кровь его отца не повредит ему ни в Калифорнии, ни на Юго-Западе. Во всяком случае, в обществе его принимают все, а его опекуном был дон Хуан Робинсон. По правде говоря, еще неизвестно, кто стоит выше в глазах общества - он или родная дочь покойного Джона Силсби из миссурийской глуши и приемная дочь Джона Пейтона. Отец Собриенте, по-видимому, отлично осведомлен о прежних отношениях Кларенса с Сюзи и ее родителями, и было бы по меньшей мере невежливо, если бы мы сделали вид, что ничего не помним, или показали бы, что стыдимся прошлого. Поэтому я тут же попросил Собриенте передать молодому Бранту приглашение побывать у нас.
Раздражение, негодование и протесты миссис Пейтон оказались бессильными перед невозмутимым и властным добродушием мужа, и теперь они сменились полуистерическим фатализмом. Она покачала головой с суеверной покорностью судьбе.
– Ведь я не раз говорила тебе, Джон, как меня мучит предчувствие, что на нас надвигается что-то...
– Ну, если это что-то окажется застенчивым юношей, то, право же, я не могу усмотреть тут ничего зловещего. Они не встречались с самого раннего детства; вкусы их с тех пор изменились; если они и не будут спорить и ссориться, то, возможно, скоро наскучат друг другу. Но до той поры Кларенс так или иначе займет внимание нашей капризной барышни; к тому же, как ты говоришь, тут будет ее подруга Мэри Роджерс, и ему придется делить свою любезность между двумя девицами, и таким образом, - закончил Пейтон с притворной торжественностью, - будут удовлетворены самые строгие требования приличий. Я сообщу ей эту новость или ты?
– Нет... да.
– Миссис Пейтон не знала, на что решиться.
– Пожалуй, все-таки лучше я.
– Прекрасно. Итак, я оставляю его репутацию в твоих
И судья Пейтон с улыбкой удалился.
Из глаз миссис Пейтон выкатились две слезинки. Каждый год она так ждала, что каникулы Сюзи проведет только с ней, так мечтала о них, связывала с ними столько материнских надежд и желаний - и вот вновь ее мечтам не суждено было сбыться. Ее страшил приезд этой школьной подруги, которой ее дочь поверяла свои мысли и секреты, хотя сама же пригласила ее, еще больше страшась увидеть расстроенное лицо девочки; она страшилась появления юноши, товарища раннего детства Сюзи, когда она сама еще не знала ее; она, как мучительного испытания, страшилась и разговора с дочерью, - вдруг ей предстоит увидеть в глазах Сюзи то пленительное оживление, которого, как ей начинало казаться, никакая ее нежность и заботливость уже никогда не зажгут в них; но еще больше она страшилась, что свидетелем этого может стать ее муж. Ведь возвращенное здоровье этой женщины изменило и сделало более земной не только ее внешность, но и ее любовь, которая, не став совсем уж материалистическим чувством, все же приобрела менее возвышенный, эгоистический оттенок, еще усиливавшийся из-за одиночества и замкнутости ее жизни. Материнская страсть, оставшаяся неутоленной из-за смерти ее первенца, не могла удовлетвориться и беззаботной снисходительностью, которой отвечала на нее Сюзи; миссис Пейтон была введена в заблуждение легкостью, с какой девочка привыкла к ней, и детской способностью забывать прошлое, но теперь она начала смутно сознавать, что перед ней непонятная и чуждая ей натура.
Поднявшись с кресла, миссис Пейтон направилась к саду, где ранее исчезла Сюзи. Мгновение ей пришлось бороться с холодным дневным пассатом, который бушевал над равниной за воротами, но не мог одолеть глинобитной стены, хотя чахлые, изуродованные вершины укрытых за ней деревьев клонились в одну сторону, словно подстриженные гигантскими ножницами. Перед миссис Пейтон открылась аллея корявых, причудливо изогнутых стволов, но в первую минуту она не заметила среди них Сюзи. Затем она различила на фоне темных старых маслин белое пятно юбки - девочка сидела на скамье в обветшалой беседке. Среди этих останков былого чопорного великолепия она выглядела очаровательно юной и хорошенькой, и все же бедной женщине показалось, что поза и выражение лица ее названой дочери в эту минуту не соответствовали ее пятнадцати годам. Золотые волосы все еще свободно рассыпались по плечам и прямой мальчишеской спине, короткая юбка все еще приоткрывала детские щиколотки, и все же в ней чудилась какая-то неясная зрелость, смутная женственность, при виде которых сердце миссис Пейтон мучительно сжалось. Девочка росла и становилась совсем чужой.
– Сюзи!
Девочка мгновенно обернулась; взгляд фиалковых глаз стал настороженным и испуганным; почти машинальным движением - возможно, это была просто школьная привычка - ее правая рука спрятала в книгу уже наполовину исписанный лист бумаги. Впрочем, в следующую секунду Сюзи, вопросительно глядя на мать, спокойно вытащила записку, разорвала ее на мелкие клочки и бросила их на землю.
Однако миссис Пейтон была слишком поглощена предстоящим тяжким разговором, чтобы заметить это странное обстоятельство, и слишком расстроена, чтобы думать о тактичности.
– Сюзи, твой отец пригласил этого мальчика, Кларенса Бранта, - ну, того оборвыша, которого мы подобрали в прериях и помогли ему, когда ты была еще крошкой, - пригласил его погостить у нас.
Миссис Пейтон, затаив дыхание, смотрела на девочку и чувствовала, что ее сердце останавливается. Но в лице Сюзи, которое выглядело бы совсем безмятежным, если бы не настороженный, вопросительный взгляд, сначала не произошло никакой перемены; потом алый ротик полуоткрылся в улыбке детского изумления, и она сказала только:
– Господи, мама! Да не может быть!
Миссис Пейтон, сама не зная почему, испытала огромное облегчение и принялась поспешно пересказывать то, что услышала от мужа о счастливых событиях в жизни Кларенса; от радости она даже была почти беспристрастной.
– Но ведь ты его, наверное, совсем не помнишь, родная? Это же было так давно, а... а теперь ты совсем взрослая барышня, - закончила она взволнованно.
Алый ротик все еще был полуоткрыт; эта недоуменная улыбка показалась бы глуповатой на любом другом лице, но она очень шла пикантному личику Сюзи, ее розовым щечкам и обворожительным ямочкам. Девочка помолчала, словно осваиваясь с услышанным и что-то припоминая, а потом, вместо того чтобы ответить на вопрос, сказала: