Сжечь сарай
Шрифт:
– Как тебе совместная жизнь? Интересно жить с другими людьми? – спросила она.
– Пока не знаю. Рано еще судить.
Она остановилась перед фонтанчиком, сделала глоток воды и вытерла рот платком, вытащив его из кармана брюк. Потом затянула потуже шнурки.
– Как ты думаешь, мне такая жизнь подойдет?
– В смысле – коллективная? Общежитие, что ли?
– Да, – ответила она.
– Как сказать… Тут как посмотреть. Хлопот, конечно, хватает. Дурацкие правила, радиогимнастика.
– А-а, – кивнула она, и, как мне показалось, на некоторое время ее мысли унеслись куда-то вдаль. А потом она посмотрела на меня так, будто увидела во мне что-то необычное.
– Но иногда мне кажется, что я должна на это решиться. В смысле… – Не отрывая от меня взгляд, она прикусила губы. Затем опустила глаза. – Не знаю… Хватит об этом.
На этом разговор прервался, и она зашагала дальше.
Мы встретились почти год спустя. За это время она до неузнаваемости похудела. Впали щеки, шея стала тоньше. Однако не похоже, чтобы девушка болела. Она похудела как-то очень естественно и тихо. Даже стала красивее, чем я считал раньше. Я хотел сказать ей об этом, но не смог найти подходящих слов и промолчал.
Мы приехали на станцию Йоцуя без какой-либо на то причины. Просто совершенно случайно встретились в вагоне Центральной линии. Планов никаких, поэтому когда она предложила выйти, мы вышли. Случайной станцией оказалась Йоцуя. Мы оказались наедине, но у нас не нашлось темы для разговора. Я так и не смог понять, зачем она предложила мне выйти из электрички. Ведь нам с самого начала, в принципе, не о чем было говорить.
Мы вышли на улицу, и она, не объясняя, куда собралась, сразу же зашагала вперед. Мне ничего не оставалось, как идти за ней следом. Я шел и видел перед собой лишь ее спину. Иногда она оборачивалась что-нибудь спросить. На некоторые вопросы я отвечал, но были и такие, на которые я не знал что сказать. Ей, казалось, было все равно. Она едва успевала договорить, сразу отворачивалась и продолжала идти вперед.
Мы свернули направо на Итабаси, прошли вдоль рва, затем через перекресток Кампомати, взобрались на холм Отяномидзу и прошли Хонго. Дальше шагали вдоль линии электрички до Комагомэ. Такой себе пеший марафон… Когда мы дошли до Комагомэ, солнце уже село.
– Где мы? – как бы очнувшись, спросила она.
– На Комагомэ, – ответил я. – Ты не заметила, что мы сделали круг?
– Зачем мы сюда пришли?
– Ты привела, я только шел следом.
Мы зашли перекусить в ресторанчик соба 2 рядом со станцией. Пока ели, никто не произнес ни слова. Я смертельно устал, она же опять о чем-то задумалась.
2
Соба – лапша из гречишной муки.
– А ты выносливая, – сказал я, доев лапшу.
– Что, странно?
– Ага.
– Я еще в средней школе бегала на длинные дистанции. К тому же отец любил альпинизм, и я с малолетства по воскресеньям лазала в горы. Так и накачала ноги.
– По тебе не видно. Она улыбнулась.
– Я провожу тебя до дома.
– Не стоит. Я доберусь сама. Не переживай.
– Да мне все равно.
– Нет, в самом деле. Я привыкла возвращаться в одиночестве.
Признаться, ее слова меня несколько успокоили. До ее дома на электричке езды больше часа. Я не представлял, как мы будем ехать все это время молча. В конце концов, она поехала обратно одна. А я за это угостил ее ужином.
– Послушай, если ты не против… ну, если тебе это не в тягость… мы еще встретимся?
– Причин? – удивился я. – Что это значит – «нет причин»?
Она покраснела. Видимо, с удивлением я перестарался.
– Я не могу толком объяснить, – как бы оправдываясь; сказала она, закатала оба рукава ветровки выше локтей, а потом снова их разгладила. В электрическом свете пушок у нее на лице стал красивым, желто-золотистым. – Я не хотела говорить «причина», думала сказать иначе.
Она облокотилась на стол и закрыла глаза, будто надеялась отыскать подходящие слова. Но, естественно, ничего не нашла.
– Ничего страшного, – попробовал я ее успокоить.
– Вот и у меня не получается. Причем давно. Соберусь что-нибудь сказать, а в голове какие-то неуместные слова всплывают. Или совершенно наоборот. Собираюсь поправить себя, начинаю еще больше волноваться и говорю что-то лишнее. Оп – и уже не помню, чего хотела в самом начале. Такое ощущение, что мое тело разделено на две половины, которые играют между собой в догонялки. А в центре стоит очень толстый столб, и они вокруг него бегают. И все правильные слова – в руках еще одной меня, но здешняя «я» ни за что не могу догнать себя ту. – Она посмотрела мне в глаза. – Ты это понимаешь?
– Такое в большей или меньшей степени случается с каждым, – изрек я. – Все пытаются выразить себя верно, но толком у них не выходит, вот они и нервничают.
Ее мои слова, похоже, несколько разочаровали.
– Но это – другое, – вздохнула она, и больше ничего не объясняла.
– Я нисколько не против наших встреч, – сказал я. – Все равно по воскресеньям болтаюсь без дела. Да и пешком ходить – полезно для здоровья.
На станции мы расстались. Я сказал «до свидания», она тоже со мной попрощалась.
Впервые я встретился с ней, когда перешел во второй класс старшей 3 школы. Ей было столько же, сколько мне, и она училась в миссионерском лицее «для благородных девиц». А познакомил нас мой хороший товарищ – она была его подругой. Они с пеленок росли вместе и жили по соседству, менее чем в двухстах метрах друг от друга.
Как это часто бывает с подобными парами, у них не возникало стремления уединиться. Они часто ходили друг к другу в гости, ужинали семьями. Несколько раз звали меня, какую-нибудь девчонку и устраивали парные свидания. Однако девчонки не разжигали во мне искорок хоть какой-то любви, и мы в конце концов естественным образом стали встречаться втроем. Так было удобнее всего. Роли распределились следующим образом: я чувствовал себя гостем, мой товарищ – всемогущим хозяином, а она – его ассистенткой.
3
Предпоследний школьный класс в Японии. Возраст учеников – 16 лет.
Была в нем такая жилка. И несмотря на присутствующую в нем изрядную долю сарказма, он был человеком добрым и справедливым. Одинаково внимательно разговаривал и шутил и с ней, и со мной, и вообще, когда замечал, что кто-нибудь долго молчит, обращался к нему и вытягивал собеседника на разговор. Он умел мгновенно оценить тональность беседы и действовал по ситуации. Вдобавок у него был редкостный талант извлекать из посредственного в целом собеседника что-нибудь интересное. Потому мне порой казалось, что я – очень интересный человек и веду не менее интересный образ жизни.