Сжигая запреты
Шрифт:
Я прыскаю смехом, чтобы заглушить всхлипывание.
– Какая пафосная пошлость… – дребезжу севшим голосом. И смеюсь, смеюсь, смеюсь… В груди шумит, будто обширное воспаление там: играет, булькает, гремит. Мы притворяемся, что не слышим, пока я, оглядываясь, со слезами встречаю его свирепый взгляд. Силы из него же черпаю. Набираю оборотов, чтобы выпалить: – Какая банальность, Дань! Несуразнейшая чушь! Да-а-ань… Думаешь, я хоть одному слову поверю?! Не верю, Дань! Ни за что! Ни слову не верю, Дань!!!
Он
Я не издаю ни звука. Упрямо жгу его в ответ.
Гори… Гори… Гори… Вместе со мной сгорай!
– Ты меня любишь, – продавливает Шатохин злым хрипом.
– Нет.
– Любишь.
– Нет.
– Любишь!
Танцуем… Танцуем ли?.. Танцуем – яростно, страстно, ласково.
Позволяя себе прижиматься. Позволяя касаться. Позволяя цепляться губами.
Жадно. Агрессивно. Отчаянно.
Травмируя и оскверняя тела, распускаем души. Бесцеремонно и беспощадно сплетаем их в одно больное, мучительно страдающее и непомерно гордое существо.
Пока божьей милостью сатанинская мелодия не обрывается. Тогда застываем. Безумно громко дыша, еще какое-то время не разрываем убийственный зрительный контакт. Лишь когда наши грудные клетки замедляют частоту и резкость подъема, расходимся, чтобы, как ни в чем не бывало, сесть за стол и приняться за еду.
– Классно здесь, – заключаю я в какой-то момент, провоцируя взглядом на что-то, чего еще сама понять не могу.
– Классно, – мрачно соглашается Даня.
И только его голос стихает, небо над морем разрывает салютами.
Охаю, прижимаю к губам прохладное стекло бокала с гранатовым соком и скашиваю на Шатохина хитрый взгляд.
– Ты?..
– Нет, – сердито отказывается он.
– Ты, – уверенно и довольно протягиваю я.
Улыбаемся.
Хотя улыбками эти сдерживаемые, самоотверженные, якобы едкие ухмылки, тяжело назвать. Силы, энергетики и значения в них гораздо больше. Только никто из нас в том не признается даже под пытками.
10
Остановись. Под нами лед трещит.
Ключ в дверном замке проворачивается, и я, вздрагивая, резко оборачиваюсь.
– Ты чего? Зачем закрыл? – от волнения едва дышу, но точную причину своей тревоги не осознаю.
Мне страшно, потому что Шатохин хочет спать со мной в одной постели, а я устала, и необходимые реакции даются все тяжелее? Или мне просто страшно?
– Привычка, – отзывается Даня приглушенно.
Шагая вглубь спальни, на ходу развязывает бабочку. Пиджак он снял еще в беседке.
Вскидывая брови, выкатываю самую
– Что? – в раздражении развожу руки и сотрясаю ими воздух. – Что за привычка? Ничего не поняла!
Даня закусывает верхнюю губу. Медленно и напряженно тянет носом воздух.
– Привычка закрываться, – поясняет достаточно терпеливо. – Ключ в замке. В любой момент сможешь выйти. Если захочешь, – последнее выдает каким-то демоническим тоном.
Граф Дракула, блин… Мало моей крови выпил!
По мере того, как наш зрительный контакт затягивается, его скулы краснеют. И это не смущение. Это возбуждение. В его глазах появляется дурманящий блеск. Губы растягивает сексуальная ухмылка, которую он вроде как прячет, склоняя голову и запуская в растрепавшиеся волосы пальцы.
– Ненавижу тебя! – выпаливаю для самой себя неожиданно.
Злюсь на то, что он такой привлекательный, как бы нелепо это ни было.
Даня на мою вспышку реагирует беззаботным смехом. Это лишь сильнее меня распаляет.
– Идиот… – шиплю и демонстративно отворачиваюсь.
Скрещивая руки на груди, позволяю себе сердито выпятить губы.
Шатохин же…
– Ну, хватит уже, Марин, – звучит на удивление миролюбиво. – Давай ложиться. У нас три часа на сон.
– Помнится, ты раньше утверждал, что ни с кем в одной постели спать не будешь, – тарабаню, глядя в стену. Лепка, конечно, прекрасная, но не настолько интересная лично для меня, чтобы я так долго ее рассматривала. – Что же теперь изменилось, Данечка? Куда девались твои принципы? Зачем нам вместе спать?
– Если помнишь, что утверждал, должна помнить и то, что с тобой спал.
– Ну, да… – тяну самодовольно. – Я же фея!
– Нет, – снова смеется. – Из феи ты, Маринка, давным-давно выросла.
Я резко оборачиваюсь.
– В кого же? – толкаю в запале, прежде чем растеряться от его наготы.
Когда только успел? В одних боксерах стоит! А потом и их… Боже, моргнуть не успеваю, как Даня поддевает резинку пальцами и просто у меня на глазах спускает трусы.
– В настоящую ведьму, Марин.
На этом заявлении я даже не пытаюсь фокусироваться. Из моих легких с отрывистым шумом разом весь воздух выходит. Я пытаюсь набрать новый запас кислорода, но вместо этого долгие пять-шесть секунд лишь безрезультатно шевелю губами.
Я не должна смотреть на пах. Но, что поделать, если я уже смотрю?! Его член такой же совершенный, как я помню.
Большой. Толстый. Полностью эрегированный. Идеально ровный, если сделать скидку на умеренно выделяющуюся красноватую и очень напряженную головку. Безупречно гладкий, если увивающие разбухший ствол вены посчитать премиум-комплектацией этого шикарного агрегата. И, конечно же, никакой лишней кожи – он обрезанный.