Сжигая запреты
Шрифт:
– Боже… – в выдохе Маринки трепет и восторг. – Он уже двигается? Он двигается, Дань!
Киваю. Сглатываю собравшуюся горечь. Сцепляю зубы. Зрение замыливается. Все, что я могу сделать против этого – моргнуть.
– Но почему я не ощущаю, как он двигается? Когда я почувствую? – заваливает врача вопросами.
Ее прет это состояние. Ей в кайф.
– Не ощущаете, потому что ребенок еще маленький, – смеется врач. В моем потерянном сознании эти звуки расходятся гулким эхом. – Почувствуете, как только он подрастет. Сейчас у вас десять недель… Девять и шесть дней, если точно. Еще восемь
– О, Боже… – выдает Чарушина тоном, который лично мне прежде от нее слышать не доводилось.
Слишком растрогана кобра… Слишком. Для меня эти эмоции словно соль.
Моя боль растет. Я полновесно осознаю происходящее.
Внутри моей Маринки ребенок. Ребенок другого мужика. Он трахал ее. Он в нее кончал.
Это осознание рвет меня на куски.
Но самое ужасное происходит дальше. В пылу агонии у меня возникает непозволительное желание. Я вдруг хочу, чтобы этот ребенок был моим.
Эта мысль поражает меня, будто молния. Миллионы молний. Тонкими и яростными расколами тока по всему телу.
– Сердцебиение хорошее. Послушаем, – с трудом распознаю голос врача.
А потом… Пространство заполняют шумные одурело-частые удары сердца. И все внутри меня обрывается.
Я подаюсь вперед, сжимаю пальцами переносицу и закрываю глаза.
Вдох-выдох. Этого вроде как требует мой организм. Но нутряк обжигает. Кровь разгоняется чужеродной ширкой. Я ощущаю, как она бурлит и норовит прорвать вены.
Вскочить и бежать – все, что мне нужно. Бежать от нее, от себя, от отравляющих душу желаний.
Лишь давнее чувство ответственности за Маринку, которое во мне сильнее всего остального, не позволяет бросить ее там. Половину систем отключаю, чтобы досидеть чертов прием до конца и не двинуться башней.
– Что-то не так? – умудряется Чарушина спросить в коридоре, по дороге на выход.
Я сжимаю спрятанные в карманах руки в кулаки. Грубо, якобы безразлично, шмыгаю носом. И продолжаю шагать.
Пока она не останавливается.
– Дань… Дань… – какие-то эмоции в ее тихом голосе подталкивают меня обернуться и застыть напротив нее.
Убежден, что слух меня не подвел. Но едва наши взгляды скрещиваются, Маринка прячется за маской. Я ее пуще прежнего сорвать жажду. Хочется отбросить всякую осторожность. Встряхнуть ее нещадно. Предельно разозлить. Вынудить ее раскраснеться от ярости, разораться, сломаться, залиться слезами, признать, что ей так же, как и мне жаль, что так все получилось. Убедить ее принять все, что у нас было, обратно. Привязать еще сильнее. Заставить любить. Любить так же одержимо, как я ее. До потери пульса, мать вашу.
Но Маринка… Сейчас, несмотря на то, как нас ушатало знакомство с ребенком, она несгибаема. И это, сука, полный пиздец для меня.
Я не могу ее отпустить. Я не могу больше думать, с ним ли она, пока сбрасывает мои звонки. Я не могу выдерживать ее оборону.
Вдох-выдох.
– Второй пункт, Марин, – жестко выбиваю заслуженный страйк. Она напряженно замирает. – Белоснежка и семь ипостасей монстра. Выжить вне цивилизации.
Бурный вздох. Растерянный, но крайне заинтересованный взгляд.
– Что… Что это значит?
– Необитаемый остров. Десять дней. Только
– А если кто-то из нас пострадает? Если мне станет плохо?
– Для экстренных вызовов будет связь.
Маринка сглатывает.
Внутри меня разгорается безумный огонь предвкушения. Отголоски подобного пламени я вижу в ее расширенных зрачках. Я уже знаю, каким будет ответ, и бессовестно по этому поводу ликую.
– Хорошо, Дань… – голос Чарушиной срывается. А у меня перед глазами рябит, потому как в груди уже взлетают фейерверки. – Я принимаю.
– Ты не пожалеешь.
14
Мне просто нравится играть с тобой…
Привет, СЕМЬЯ!!!
Та-да-дам: я на отдыхе! У меня все круто!
ПАП-МАМ? Возможности звонить не будет. Я сейчас в аэропорту, мы приземлились полчаса назад, и это последний раз, когда я выхожу на связь. Но я буду рассудительна, осторожна и последовательна. Не переживайте, пожалуйста. Вы же знаете, что я ВСЕГДА справляюсь! Вернусь домой 1 сентября. Точно-точно! Обнимаю крепко-крепко?
ТЁМА, ты самый лучший брат. И жена у тебя самая-самая!!! ЛИЗА, спасибо тебе за ВСЕ! Я твоя фанатка!!! Если я в этой жизни на кого-то и пытаюсь равняться, то только на тебя. С тобой я всегда чуточку лучше. ТЁМА, я же говорила, что ты, блин, везунчик по жизни! Вот не порть карму, пожалуйста, не выноси никому из-за меня мозг. Я вернусь, когда запланировала. А раньше ты меня все равно не найдешь. Чмоки?
АНЖ-НИКА, вы – две козы, скорее всего, даже не явитесь домой за эти десять дней и не прочувствуете моего отсутствия. А если и прочувствуете, только вздохнете с облегчением. Но это не значит, что можно трогать мои вещи!!! И мою радужную коллекцию туфель от Джимми Чу – особенно! Все)) Не ешьте, жопки, на ночь шоколад)) Чмоки?
Я вас всех очень-очень сильно-сильно ЛЮБЛЮ!!!
До скорой встречи! Вернусь с умопомрачительными новостями!
ЧАО?
Под сообщением, которое я оставляю в нашем семейном чате, буквально мгновенно появляются один за другим значки о прочтении. Представив лица своих родных, выплескиваю смехом волнение. В груди все клокочет от бурного восторга и сладкого предвкушения. После того, как я увидела своего малыша, во мне поселилось какое-то всепоглощающее ощущение счастья. Еще и Даня подгадал… Приключение, которое он подготовил, будоражит меня, и я ничего не могу с этим поделать. Сутки в состоянии волшебной эйфории.