Т. 02 Вне всяких сомнений
Шрифт:
Фил резко опустился на пол и вышел из комнаты, не сказав ни слова на прощание и даже не обернувшись.
Из газеты «Студент Западного» от 3-го октября:
«Преподаватель психологии уволен за обман» — «…рассказы студентов расходятся в подробностях, но все согласны, что зрелище было отличным. Бейсболист Арнольд Сплетник сообщил нашему репортеру:
«Мне неприятно, что так случилось, профессор Хаксли славный парень, и он устроил нам замечательный капустник. Ясное дело, я-то понял, как он это делает: Великий Артуро показывал такие же трюки прошлой весной
Президент Бринкли сделал «Студенту» следующее официальное заявление:
«С большим сожалением вынужден заявить о прекращении сотрудничества мистера Хаксли с нашим учреждением, исключительно для блага университета. Мистер Хаксли неоднократно получал предупреждения о том, к чему могут привести его увлечения. Это весьма способный молодой человек. Будем искренно надеяться, что нынешний случай послужит ему хорошим уроком на любом дальнейшем поприще…»
Коуберн вернул Филу газету.
— А знаешь, что случилось со мной? — спросил хирург.
— Что-нибудь новенькое?
— Предложили подать в отставку… Без шума, просто намекнули. Мои больные слишком быстро поправляются, ты же знаешь — я больше не прибегаю к хирургии.
— Гнусность какая! — возмутилась Джоан.
— Ну, — подумав, сказал Бен, — я не слишком обвиняю заведующего медицинской частью, это Бринкли вынудил его. Похоже, мы недооценили старого черта.
— Да уж! Бен, он ничуть не глупее любого из нас, а мотивы его… мне даже подумать о них страшно!
— А я-то считала его тихим, как мышка, — горестно проговорила Джоан. — Надо было нам столкнуть его в яму весной. Я же вам говорила! Ну, что теперь будем делать?
— Продолжать, — с угрюмой решимостью ответил Фил. — Выжмем из этой ситуации все, что возможно; нам сделали рекламу — так воспользуемся ею!
— На чем сыграем?
— Опять на левитации. Это самое выигрышное зрелище для толпы. Обзвоним газетчиков и скажем, что завтра в полдень публично продемонстрируем левитацию на Першинг-сквер.
— А если газеты не захотят соваться в такое подозрительное дело?
— Возможно, и не захотят, но мы их соблазним: обставим все как можно более эксцентрично, покажем массу забавных фокусов, чтобы было о чем писать. Тогда у них будет сенсационный материал, а не просто репортаж. Все запреты сняты, Джоан: можешь делать все, что захочешь, и чем больше они обалдеют, тем лучше. Вперед, гвардия! Я позвоню в отдел теленовостей, а вы займитесь газетами.
Репортеры, разумеется, заинтересовались. Их заинтересовала прекрасная внешность Джоан, они вдоволь похихикали над свободным галстуком и чопорными манерами Фила, но оценили его вкус в области виски. И явно впечатлились, увидев, как Коуберн вежливо налил всем по стаканчику, не прикасаясь к бутылке.
Но когда Джоан полетела по комнате, а Фил поехал по потолку на несуществующем велосипеде, репортеры встали на дыбы.
— Честное слово, док, — сказал один из них, — нам кушать нужно! Неужели вы надеетесь, что кто-то пойдет
— Назовите как хотите, джентльмены. Только обязательно напишите, что все это мы повторим завтра в полдень на Першинг-сквер.
Обличительную речь Фила, направленную против Бринкли, репортеры сочли реакцией на срыв ректором демонстрации, но все же добросовестно ее записали.
В этот вечер Джоан легла спать в несколько подавленном настроении. Возбуждение, после того как они развлекали газетчиков, прошло. Бен предложил поужинать вместе и потанцевать, чтобы отметить окончание их прежней жизни, но идея оказалась неудачной. Началось с того, что у них лопнула шина, когда они спускались по крутому склону. Они наверняка серьезно расшиблись бы, если бы не умели автоматически управлять собственным телом.
Осмотрев разбитую машину, Фил недоуменно сказал:
— С шинами все было в порядке. Сам проверял их сегодня утром.
И все же он настоял на том, чтобы пойти развлечься.
Представление в ночном клубе показалось им неинтересным, а шутки грубыми и примитивными по сравнению с легким живым юмором, которым они наслаждались, общаясь с мастером Линем. Девицы-хористки, молоденькие красотки, очень понравились Джоан, но она совершила промах, попытавшись вникнуть в их разум. Их плоские, пошлые умишки лишь усилили ее подавленность.
Она обрадовалась, когда представление кончилось и Бен пригласил ее танцевать. Оба ее друга хорошо танцевали, особенно Коуберн, и она с удовольствием погрузилась в ритм танца. Однако удовольствие оказалось недолгим; какая-то пьяная парочка постоянно сталкивалась с ними. Мужчина оказался задиристым, а его партнерша злобно и пронзительно кричала. Джоан попросила своих спутников отвезти ее домой.
Все эти мелочи не давали ей покоя. Джоан, никогда в жизни не переживавшая сильного физического страха, боялась лишь одного — грязных, разъедающих душу эмоций нищих духом. Злоба, зависть, неприязнь, подлые оскорбления мелочных и тупоумных людишек — вот что могло причинить ей боль, даже если она сама не подвергалась оскорблениям, а лишь присутствовала при унижении другого. Джоан еще недостаточно созрела и не успела вооружиться равнодушием к мнениям людей недостойных.
После лета, проведенного в обществе свободных людей, инцидент с пьяной парочкой привел Джоан в смятение. Соприкосновение с ними как будто испачкало ее. Даже хуже: она почувствовала себя лишней, чужой в чужой стране.
Она проснулась среди ночи от мучительного чувства одиночества. Джоан остро ощущала присутствие более чем трехмиллионного населения, и в то же время ей казалось, что ее окружают лишь злобные, завистливые твари, жаждущие утащить ее в свою низменную клоаку. Эта атака на ее дух, попытка уничтожить святая святых ее внутреннего мира, обрела почти осязаемую форму, как будто нечто, деловито сопя, вгрызалось в ее разум.
В ужасе Джоан позвала Бена и Фила. И не получила ответа: ее сознание не находило их.