Т. 09 Свободное владение Фарнхэма
Шрифт:
— Что ты хотел сказать, дорогой?
Гамильтон вздрогнул.
— А? Нет, ничего. Совсем ничего.
— Какого рода «ничего»?
Он покачал головой.
— Слишком фантастично. Я просто задумался.
Вернувшись к мальчику, Феликс попытался вытянуть из него побольше подробностей, силясь докопаться до истины. Но Теобальд не разговаривал. Он даже не слушал отца — о чем и заявил без обиняков.
Много позже произошло событие, при сходных обстоятельствах так же насторожившее Гамильтона, но — на этот раз он смог несколько приблизиться к разгадке. Они с сыном плескались в прибое —
Феликс почесал Теобальда между лопатками — в самом недоступном месте, — отметив про себя, сколько сходства у ребенка с котенком, даже в той сибаритской повадке, с какой он воспринимает маленькое чувственное удовольствие. Сейчас Теобальду нравилось, что его ласкали, однако секундой позже он может стать столь же высокомерным и холодным, как персидский кот. Или наоборот — может решить свернуться калачиком.
Гамильтон перевернулся на живот. Теобальд оседлал его, и они поменялись ролями. Феликс и в себе ощутил некоторое сходство с котом — это было так приятно! И вдруг он заметил, что происходит нечто весьма любопытное и почти необъяснимое.
Когда представитель рода людского по реликтовой обезьяньей привычке оказывает любезность ближнему, почесывая его, — сколь бы восхитительным ни было ощущение, этот человек никогда не попадает именно туда, где чешется. С приводящей в бешенство бестолковостью тебя чешут то выше, то ниже, но — никогда, никогда, никогда! — не там, где надо. И это продолжается до тех пор, пока ты сам в безысходном отчаянии, чуть не вывихнув руку, не дотянешься наконец до нужного места.
Феликс не делал Теобальду никаких замечаний; он вообще уже почти засыпал, разморившись на солнце и млея от ласки сына. Но внезапно очнулся — он был потрясен тем, что Бальди умудрялся чесать именно там, где чесалось.
Точнехонько там. Стоило зуду проявиться в каком-то определенном месте, как мальчик накидывался на негои почесывал до тех пор, пока неприятное ощущение не исчезало.
Это следовало обсудить с Филлис. Гамильтон встал, подошел к жене и рассказал ей о своих наблюдениях, предварительно предложив сыну побегать по берегу («Но в воду — только по щиколотки!»).
— Попробуй сама, — закончил он свой рассказ, — Он может это делать. В самом деле может.
— И хотела бы, да не могу. Прости, но я все еще первозданно свежа и чиста, и потому столь вульгарных потребностей не испытываю.
— Филлис…
— Да?
— Кто может чесать именно там, где у другого чешется?
— Ангел.
— А если серьезно?
— Сам скажи.
— Ты знаешь это не хуже меня. Этот ребенок — телепат!
Они оба посмотрели вдоль берега — на маленькую, угловатую, чем-то занятую фигурку.
— Теперь я знаю, как чувствует себя курица, высидевшая утенка, — тихо сказала Филлис; она быстро поднялась. — Я отправляюсь в воду за солью и дам ей на мне высохнуть. Я должна во всем этом разобраться.
Глава XV
«Возможно,
На следующий день Гамильтон Феликс взял сына с собой в город. Кое-кто из связанных с Великим Исследованием разбирался в подобных вещах куда лучше, чем он или Филлис, и Гамильтон собирался попросить их обследовать Теобальда. В офисе он снабдил ребенка чтением — уловка, способная удержать Бальди на месте так же надежно, как если бы он был прикован цепью, — и позвонил Джейкобстейну Рэю. Тот возглавлял группу, занимавшуюся телепатией и родственными ей явлениями.
Он объяснил Джейку, что в данный момент ему нельзя покидать кабинет. Не может ли Джейк зайти, если не слишком занят? Джейк мог — и появился через несколько минут. Мужчины уединились в соседней комнате, прикрыв дверь, чтобы мальчик их не слышал. Феликс рассказал о происшедшем на берегу и предложил Джейку заняться этим. Тот сразу заинтересовался.
— Только не ожидайте слишком многого, — предостерег он. — Нам приходилось сталкиваться с проявлениями телепатии у детей, причем во всех случаях существовала статистическая уверенность, что они не могли получить этой информации ни одним из известных способов. Однако всерьез этим никто не занимался: дети никогда не могли толком объяснить, что с ними. проис-ходит, а по мере того как ребенок подрастал и становился более разговорчивым, способности его бледнели и мало-помалу исчезали. Можно сказать, отмирали — как вилочковая железа.
— Вилочковая железа? Тут есть какая-нибудь связь?
— Ни малейшей. Это просто метафора.
— А вдруг?
— Крайне маловероятно.
— В этом деле все маловероятно. Может, стоит подключить группу? Хорошего биостатистика и кого-нибудь из ваших операторов?
— Можно, если хотите.
— Прекрасно. Я пошлю вам официальный стат. Возможно, это тупик, но — кто знает!
Следует добавить, что это и впрямь оказалось тупиком. Затея обернулась лишь крохотным привеском к огромной массе отрицательной информации, на которой вырастает научное знание.
Феликс с Джейком вернулись в кабинет, где сидел погруженный в чтение Теобальд. Прежде всего они опустились в кресла, чтобы оказаться на одном уровне с ребенком, а потом Гамильтон, стараясь ничем не ранить болезненно самолюбивого мальчика, познакомил его с Джейком.
— Послушай, малыш, — сказал он, когда с процедурой официального представления было покончено, — папа хочет, чтобы ты на часок-другой сходил с Джейком и кое в чем ему помог. Согласен?
— Зачем?
Это был трудный вопрос. Давно установлено, что незрелым умам лучше всего не сообщать, зачем все делается.
— Джейк хочет разобраться, как у тебя работает голова. Ну… Поможешь ему?
Теобальд задумался.
— Это будет большой услугой папе, — сказал Гамильтон.
Филлис могла бы предостеречь его от такого подхода: Теобальд еще не достиг степени социального развития, при которой человек ощущает радость оттого, что он сделал одолжение.
— А тымне сделаешь одолжение? — парировал он.
— Чего же ты хочешь?
— Вислоухого кролика.