Та, что меня спасла
Шрифт:
– Дядя! – целует она в обе щёки Петра Григорьевича Янышевского. Того самого партнёра по бизнесу. Хозяина дома. Как гром среди ясного неба. Дядя?!..
– Дорогая! – воркует и вьётся вокруг Елены Изольда, жена Янышевского. У неё пристрастие к ярким принтам. Преимущественно в сиренево-фиолетовых тонах. Почти фишка.
И от этой семейной идиллии я неимоверно напрягаюсь. Интуиция вопит, что за всем этим скрывается какая-то первостатейная гадость. И она не медлит появиться. Так молниеносно, что я даже опомниться не успеваю.
– Здравствуй, Эдгар, – чувствую холёную
– Снежана, – всё же смотрю на белые волосы, собранные в аккуратную причёску. На пухлые губы. Томный взгляд из-под длинных ресниц. Слишком длинных, чтобы быть естественными. Влажные глаза трепетной лани. Карие с поволокой. Лань. О, да. Снежана явно весит больше пятидесяти килограмм, хоть всё с фигурой у неё в порядке. Не к месту меня начинает душить смех. Зря.
– Как я рада видеть тебя, сестрёнка, – капризно кривит губы Елена. И от звука её голоса, и от того, как с прищуром она смотрит на меня, словно оценивая, я понимаю, что это только начало действа, которое мне не понравится.
– А я рада снова оказаться дома, среди родных, – льнёт Снежанна ко мне почти неприлично. – А ты всё такой же, Эдгар. Мужественный и возбуждающе красивый, – горячо шепчет она мне на ухо.
– Я глубоко и прочно женат, – пытаюсь отлепить её от себя, но у девушки воистину бульдожья хватка.
– Если ты сейчас обидишь или оскорбишь нашу дочь, – сладко улыбается мне Изольда, – можешь забыть об инвестициях и прочих радостях большого бизнеса. Потонешь как финансовый труп.
Эти слова холёная мегера Янышевская шепчет мне в другое ухо. Сквозь зубы, не забывая улыбаться на все свои тридцать два прекрасных, но фальшивых зуба.
Вспышки фотоаппаратов. Насмешливый взгляд Варшавина. Приподнятая бровь. Тонкая улыбка на губах Елены. Пышущие здоровым румянцем щёки Павла Григорьевича. Кажется, он любуется со стороны на застывший натюрморт: я в окружении его жены и дочери.
Хорошо продуманный спектакль. А я в нём – пешка. Разменная фигура. Козёл отпущения.
31. Тая
Весь Интернет забит фотографиями с приёма в доме Янышевских. Лиловую я узнала сразу. Акула. Удав, что способен проглотить жертву целиком, а потом довольно урчать, переваривая сытную трапезу.
Новостные ленты, сплетни и даже репортаж. Мой Эдгар в тесной близости с красоткой. Крашеная блондинка. Холёная. Шикарная от кончиков волос до пяток. Красивая – что уж там… Ни одного изъяна ни во внешности, ни в фигуре. Они с Эдгаром смотрятся потрясающе. И, кажется, он не выражает недовольства. Не пытается избавиться от блонди-дивы. Не улыбается – и на том спасибо. Но он вообще редко проявляет эмоции на людях.
– Эдгар Гинц – самая одиозная фигура в современном бизнесе последнего десятилетия. Не успел отгреметь скандал с его нашумевшей скоропалительной женитьбой, как,
Кажется, я выучила каждую строчку наизусть. Прочитала все сплетни и комментарии. Пересмотрела раз десять репортаж. Там ещё этот Янышевский – престарелый купидон с розовыми щёчками, аккуратным брюшком и лысиной, вокруг которой вились кудри – давал краткое интервью. Довольно улыбался, рассказывал что-то о великолепном проекте, важно подчёркивая, что они с Эдгаром – деловые партнёры. Правда, от комментариев по поводу моего мужа и своей дочери отказался. Но по всему было видно – он доволен собственным состоянием, семьёй и всеми благами, что дарила ему благополучная и сытая жизнь.
Вот она – идеальная пара для Эдгара. Девочка из хорошей семьи с отличной родословной, как у элитной собаки или кошки. Пара ему под стать. На её фоне я выглядела облезлым безродным заморышем.
Это был удар – коварный и жестокий. Неожиданный и очень болезненный. Я не плакала, нет. Внутри меня словно что-то щёлкнуло. Я ждала, когда позвонит Эдгар. Он не мог не позвонить. Но телефон молчал. И с каждым часом ожидания я словно опустошалась. Высыхала и осыпалась мелкими песчинками.
Я ревновала так, что темнело в глазах. Жуткое и ненормальное чувство, из-за которого невозможно ни жить нормально, ни думать. Напалм, сметающий всё на своём пути.
– Эй, Тайна, Тайна, ты что уже напридумывала? – Аль одним движением закрывает ноутбук. Он знает. По глазам вижу. Что видит во мне он – не хочу знать. Наверное, лицо у меня такое, что обнять и плакать.
Аль ставит передо мной стакан с водой.
– А ну, водички выпей, остынь. Пей, говорю. Вот так.
Я глотаю, но жидкость застревает в горле – ни прокашляться, ни вздохнуть. На глаза наворачиваются слёзы. Нет, я не плачу. Это зажатое в тиски горло.
Я таки кашляю надсадно и пытаюсь дышать. Аль бьёт меня ладонью по спине.
– То одно, то другое – что за напасть? – приговаривает он. – Никуда твой Гинц не денется – поверь мне.
Я оборачиваюсь и внимательно смотрю на него.
– Ты знал. Ты специально собрал их здесь. Не для того, чтобы я подслушивала и собирала сплетни. Ты знал и хотел меня подготовить.
Аль закатывает глаза и прикрывает лицо рукой. Качает башкой и стонет.
– Ну, конечно, я могу верить в мироздание, но предугадывать ещё не научился. К тому же, я этих куриц сто лет не видел. Понятия не имел, что они скажут или обсудят. И уж тем более, не мог предположить, что на твоего Гинца объявлена брачная охота.