Та, что меня спасла
Шрифт:
– Во всём деньги виноваты, – расстраивалась я.
Это был очень неспокойный период для нашей семьи. По настоянию Лады мы съездили в город моего детства и познакомились с бабушкой – матерью моего отца. От поездки остались странные ощущения. Она признала меня сразу. Плакала. А напоследок сказала, что позаботится обо мне. Хотя я категорически отказалась от всего, кроме этой тонкой ниточки: моя незнакомая семья.
Я так ничего и не вспомнила. Но, может, и это к лучшему: я бы не хотела снова и снова переживать кошмары прошлого. Лучше оставить всё, как есть: я Тая Прохорова, в замужестве –
На прошлой неделе к Эдгару приезжал его отец, Петер Гинц. Не к нам домой, а в офис. Там, где кипит деловая жизнь, они встретились впервые, лицом к лицу.
– Я смотрел на него и ничего не чувствовал. Чужой человек, который обидел мою мать, обманывал семью, настаивал на аборте и с лёгкостью спихнул свой груз на плечи брата. Человек, что внёс смуту среди родных только потому, что кто-то там не родился мальчиком. Он на полном серьёзе считает, что проклят из-за «ошибки молодости» – так он видит моё появление на свет, и поэтому у них рождаются одни девочки.
– Просил за дочь? – глажу его по предплечью. Я рядом. Я поддержку. Успокою.
– В некотором роде. А ещё рассказывал о завещании. О признании меня сыном. Я посоветовал ему любить своих дочерей и внучек. Потому что не нуждаюсь ни в его деньгах, ни в его любви, ни в его признаниях.
Эдгар задумчиво сжимает мою ладонь, ерошит волосы.
– А ещё знаешь о чём подумал? Нас, таких разных на тот момент, притянуло друг к другу. Два человека, на которых неожиданно могло свалиться наследство и семьи, в которых мы уже не нуждались.
– Зато мы нуждались друг в друге. Ну их. Пусть и эта страница перевернётся. Мы напишем свою. Так, как захотим, как нам понравится. Впишем туда имена тех, кто нам близок и дорог, и не пустим тех, кто безразличен или не нужен. Это наш мир, поэтому нам должно быть уютно в нём.
– Ты моя писательница, – целует Эдгар меня в макушку, а я улыбаюсь: он по-прежнему ни о чём меня не спрашивает, но однажды ранним утром я поймала его на том, как он читает мои повести. Ему интересно.
Я на цыпочках вышла прочь. Пусть это будет маленькой его тайной. Должны же у него быть слабости, которые он пока не решился озвучить или показать?
– Ты всё мечтаешь? – Эдгар обнимает меня сзади и целует в шею.
– Да, – оглядываю я наши шумные семейно-дружеские посиделки. Специально отошла в сторону, чтобы насладиться покоем и красотой этой картины.
Игорь держит за руки Ольгу. Наверное, ладони греет ей. Но то, как он на миг прикасается лбом к её лбу, даёт мне надежду, что однажды и у них всё будет хорошо.
Синица обрабатывает Елену. Они о чём-то оживлённо спорят, а Варшавин украдкой кормит вкусностями со стола Че Гевару.
Сева и Леон перетащили тётку прямо с креслом поближе к костру, где жарят шашлыки. Эльза воспитывает не в меру расшалившихся детей. Марк и Настя за лето окрепли. По утрам их возят в школу, где они прижились и нашли новых друзей.
Жора хохочет и что-то втолковывает Леону. Его жена греет руки у костра. Скоро ей предстоит поездка в Израиль, в клинику, где дарят шанс получить маленький кусочек живого
– Может, пока они все так увлечены и заняты, мы удерём потихоньку? – шепчет мой муж, и руки его пробираются под мой свитер.
Он прижимает меня к себе покрепче, и я чувствую, что убежать ему отсюда хочется очень сильно.
– Подожди немного, потерпи, – смеюсь тихо и накрываю его руки своими. – Мы всё успеем и никуда не опоздаем.
– Эх, – вздыхает он сокрушённо, – а так хотелось тебя украсть, совершить дерзкий поступок. Но раз жена против, то, так и быть, потерплю. Держи! – вкладывает он мне в ладонь коробочку.
– Что это? – кручу вещицу и не спешу открывать. Это предвкушение.
– То самое кольцо, помнишь? В машине? В тот день, когда мы ехали на бал? Ты ещё сказала: потом. Думаю, этот день настал. В нём нет ничего особенного. Оно не обручальное, а просто красивое. Но я покупал его и знал, что люблю тебя. Признался в этом сам себе. Там, в машине. Подумал тогда: люблю так, что готов целовать следы твоих ног.
Я сжимаю в пальцах коробочку. Не прячу слёз.
– Я тоже люблю тебя, Эдгар. Мой и только мой. Единственный. Сколько бы ни прошло лет.
Он целует меня. Накрывает губы губами. Сжимает лицо ладонями. Прижимается бёдрами.
– Нет, это невыносимо, – бормочет он и тянет меня за руку. – Иногда я тиран и деспот. Им хорошо без нас. А нам плохо друг без друга. Поэтому пусть весь мир подождёт, пока я не подарю тебе экстаз.
И я иду за ним. Крадёмся как воришки. Любим друг друга, не снимая одежды. А когда умолкают наши стоны удовольствия, утихает дрожь тел, хохочем, как сумасшедшие. От полноты счастья. От радости единения. От того, что впереди – много-много ярких и счастливых дней, где будут не Эдгар и Тая по отдельности, а будем мы – одна большая душа на двоих, одно огромное сердце, где хватит места для всех.
Рассвет наступает завтра -
бонусный рассказ об Игоре и Ольге
=1
– Навязалась на мою голову! – главная фраза детства. Оля помнит её слишком хорошо.
Это старший брат тянет Олю за руку в детский сад и каждый раз вычитывает, что ему некогда, друзья ждут, посмеиваются над ним, а он вынужден изо дня в день таскаться с мелкой сестрой. Сопли ей вытирать да в сад – из сада водить.
На самом деле, Оля умела быть тихой и незаметной. Так лучше, и меньше ругают. Забьёшься в угол, притихнешь – и все забывают о твоём существовании. Оля часто мечтала, что настанет день, и старший брат перестанет её ругать. Полюбит наконец-то.
У них разница в десять лет. Не так уж и много, но тогда, в детстве, – глубокая пропасть, целая эпоха, разные взгляды, иное мировоззрение.
– Вот же, навязалась! Нет бы братом родилась! Всё лучше было бы да легче! – Славка не скупился на злость, а Оля не смела даже плакать, потому что Славка – единственный, кому она нужна. Да ещё отцу, но тот вечно занят.
У них непросто. А со временем стало запутанней и больнее. Их мама пьёт. Поначалу не так явно, а с годами – всё больше и больше.