Та еще семейка
Шрифт:
— За Хлупиным приезжала «Скорая помощь». Он действительно был в тяжелом состоянии из-за сердечного приступа. Но врачи сумели ему помочь. Он остался жив.
— Он остался жив, — мрачно повторила за капитаном Слепакова.
— Вы сожалеете об этом, Зинаида Гавриловна?
— Я никому не желала смерти. Но Сева погиб, а Хлупин жив. Какая несправедливость! Ведь это Хлупин послал на Всеволода Васильевича бандита, чтобы тот его убил или искалечил… — Слезы снова обильно потекли из ее глаз.
— Успокойтесь, прошу вас. Мне нужно узнать от вас необходимые для следствия
— Нет, он ничего не знал о «Золотой лилии». Несколько лет, еще до всего этого, я довольно часто ездила в Барыбино…
— Зачем? — Недоумение опера было вполне искренним, и опять некое профессиональное недоверие затмило жалость по отношению к потерпевшей.
— Навещала свою двоюродную сестру Лену. Всеволод Васильевич знал о моих поездках к сестре, я его не раз приглашала с собой. Он категорически отказывался. Такой уж упрямый был человек. Он знал только, что после ухода из музучилища я устроилась в Салон аргентинских танцев, в оркестровую группу. Я играла на аккордеоне и…
— Давайте лучше поговорим о клубе с варьете и всякими безобразиями, — оживленно, хотя и приглушенным голосом проговорил Сидорин, предвкушая раскрытие еще неизвестных преступных действий со стороны феминистской «малины». — Про салон у меня есть кое-какой материал. Меня интересует другое. В салоне вы играли на аккордеоне. А в «Лилии»? И как вы туда попали?
— В «Лилии» я играла на синтезаторе. Ящик такой с переключениями тембров. Заменяет для маленькой эстрады фортепиано. Устроила меня… вернее, практически… заставила играть в «Золотой лилии» старуха Кулькова. Я вынужденно согласилась. Потом вроде попривыкла, несмотря на похабство и всякие странности…
— Вот об этих странностях я как раз хотел бы узнать подробнее, — остановил Слепакову капитан. — Вы играли в Москве на аккордеоне, а в Барыбино на синтезаторе. Зачем вы каждый раз возили с собой аккордеон?
— Мне просто приказала Кулькова. А потом, уже в «Лилии», этот порядок подтвердила директриса Илляшевская. За сутки до выступления в Барыбино я оставляла аккордеон в салоне. Накануне забирала и ехала с ним на электричке к началу представления. Глупо, но я терпела. Мне сказали жестко: не задавать вопросов, никуда не соваться. Меньше буду знать, дольше буду жить.
— Кто сказал вам эту страшилку? Кулькова или директриса?
— Сначала Кулькова. Потом помощница Илляшевской.
— Кто такая эта помощница?
— Зовут ее Люба. Фамилию не знаю. Молодая красивая блондинка. Как сплетничали, она любовница шефа.
— Шефа?
— Илляшевская и есть шеф.
Сидорин опять отметил что-то в книжечке, подумал, явно делая какие-то выводы для себя.
— Что же дальше?
— Я поняла, что попала в мышеловку. Меня использовали не только как музыканта, но и в качестве курьера.
— Наркокурьера, — зловещим тоном пояснил капитан. — Вам это не приходило в голову?
— Ужас… — Лицо Слепаковой еще больше помертвело, сделалось совершенно бескровным. — Я-то думала, там драгоценности какие-нибудь…
— С вами в вагоне наверняка ехал неизвестный вам вооруженный охранник, — усмехнулся ее наивности Сидорин.
Зинаида Гавриловна тяжело вздохнула и беспокойно задвигалась под одеялом, будто ей стало неудобно лежать.
— Зачем они использовали меня и мой инструмент? Не проще ли привезти что надо на машине? — недоуменно спросила она. — К чему эти дурацкие игры?
— Те, кто был заинтересован в доставке товара на эту базу, предполагали… могли предполагать, что за ними следят: или наши правоохранительные службы, или догадливые бандиты. Автомобиль-то под любым предлогом всегда без проблем остановят и проверят. А кто заподозрит скромную пожилую женщину со стареньким аккордеоном? Но охрана вас, конечно, сопровождала. Как ваш муж узнал адрес «Лилии»?
— Он перерыл весь дом и нашел карточку. В нее были вписаны координаты и пропускной пароль. Он что-то подозревал… Его преследовала мысль о разоблачении преступников. Мне кажется, он догадался, что я нахожусь под прессингом… Но все это уже мешалось в его голове с нездоровым психическим возбуждением. И вот он…
В эту минуту дверь палаты открылась, вошла юная худенькая медсестра, постукивая острыми каблучками.
— Уважаемый посетитель, предлагаю вам закончить разговор с больной, — сказала медсестра очень решительно. — Она еще в ослабленном состоянии. Такие длительные беседы ей противопоказаны. Уже поздно. Ни одного посетителя не осталось. Прошу вас покинуть палату.
— Мне нужно задать еще пару вопросов. Я из уголовного розыска.
— Не интересуюсь, из какого вы розыска. Здесь лежат тяжелобольные. Их жизнь в опасности. Если вы сейчас же не покинете палату, я вызову весь присутствующий персонал, охрану и дежурного врача. А завтра будет отправлена жалоба вашему начальству. И если с больной что-нибудь случится, вам придется отвечать.
— Хорошо, хорошо. — Сидорин с досады заиграл желваками на скулах. — До свидания, Зинаида Гавриловна. Выздоравливайте поскорей. Надеюсь в ближайшие дни с вами увидеться.
— Спасибо, до свидания, — тихо ответила Зинаида Гавриловна и неожиданно поманила капитана. Он быстро наклонился, приблизив ухо к ее лицу. — Запомните. Я видела однажды рядом с Салоном аргентинских танцев Хлупина и охранника Пигачева… Запомните: Пигачев. Они разговаривали. О чем, не знаю, но…
— Все! — настойчиво вмешалась медсестра. — На сегодня все. Гражданин, прошу вас на выход.
Лейтенант полиции Михайлова, одетая в коричневую дубленку с капюшоном и весьма элегантно выглядевшая, подошла к входу. Она несла за плечами футляр с новеньким аккордеоном. Между двумя белыми колоннами сияла декоративной медью высокая дверь. Рядом, на стене, вывеска под непробиваемым стеклом: развевающийся плащ-пончо и указание стилизованным шрифтом: «Салон аргентинских танцев». С двух сторон были экзотические фонари — завитки, орнамент и красноватые стекла.