Та, кто приходит незваной
Шрифт:
Пасынку бы отступиться (тоже человек небедный), но у него — свои принципы. Он ненавидел мачеху, которая рассорила его с отцом и отравила последний год жизни его умирающей матери — своей «бескорыстной» помощью (слова пасынка об Инессе Викторовне: «В каждой бочке затычка, всюду нос совала, и все это — на глазах у мамы, лежачей, которая медленно угасала и ни слова этой хищнице сказать не могла!»).
Словом, притязания пасынка на часть наследства композитора — вполне законны, но… надо знать Инессу Викторовну, эту «железную Берту», как называли ее некоторые за глаза. Она подключила свои связи, и теперь вся
Евгений пытался остановить мать (ну дело ли по судам бегать в семьдесят восемь лет!), но бесполезно.
Инесса Викторовна жаждала продолжения войны. Тут ведь дело принципа, не только из-за наследства битва шла…
— Ты послушай, какие новости! Вчера еще одно заседание суда состоялось… — решительно начала свой монолог мать. — И ты знаешь, что этот гад учудил, этот изверг, этот фашист…
Вот еще один предмет ненависти матери — адвокат пасынка. Отвратительный уже по факту того, что защищал интересы «недостойного сына».
Конечно, «недостойный сын» композитора, он же пасынок Инессы Викторовны, мог бы вести себя помудрее, оставить старушку-мачеху в покое, не терроризировать ее судебными исками.
Но как простить и отпустить ту, которая разлучила его с отцом? Отец, между прочим, прожил счастливых сорок лет в браке со своей первой женой, матерью пасынка…
Словом, обе стороны, что Инесса Викторовна, что ее пасынок, шли на принцип и отступать не собирались.
Евгений, прижав плечом телефон к уху, делал вид, что слушает мать, а сам набрасывал план сюжета в блокноте. И еще краем сознания думал о том, какое, возможно, будущее его ждет. Да, матери почти восемьдесят, ну и что с того? Она по-прежнему бодра и энергична, соображает прекрасно и, главное, сидеть на месте не намерена. Она вела активную жизнь при отце, затем при втором своем муже, композиторе, теперь вот бьется за наследство… Но что дальше? Дело о наследстве рано или поздно закроют, и даже уже не важно, в чью пользу.
И чем тогда матери заняться? Ведь тогда она непременно полезет в жизнь своего сына. Его, Евгения. То есть попытается устранить Иру. Не надо быть ни экстрасенсом, ни психологом, чтобы догадаться о дальнейшем развитии событий.
Конечно, ни Евгений не позволит матери это сделать, ни Ира, женщина разумная, тоже не поддастся на провокации, но, боже мой, трясти семью будет как при семибалльном землетрясении!
— Женя, ты меня слушаешь? — время от времени спрашивала мать, прерывая свой монолог.
— Да, мама, — примерно отвечал тот. — Так что твой адвокат решил? Подавать еще одну жалобу?
Мать, успокоившись, продолжала говорить.
Евгений не собирался с ней ссориться, не хотел идти на конфликт или ставить мать на место, как подобает настоящему мужчине… Потому что поставить на место Инессу Викторовну невозможно. Она уже всей своей жизнью доказала это всему миру. Это во-первых. Во-вторых — почтенный возраст матери. В-третьих, «онажемать», как сейчас принято говорить. Существо сакральное, святое, неприкасаемое. Да она сроду не интересовалась сыном, погруженная в светские, общественные мероприятия и творческие вечера! Ну и что с того? Она мать, и все тут.
Да и поздно, поздно доказывать семидесятивосьмилетней женщине, что она была
Кроме того, опять этот вопрос о наследстве. В этот раз о его наследстве, Евгения. Даже если мать вынудят отдать часть средств пасынку (не половину даже, кстати, а четверть, что ли, от того, что осталось после брака с композитором), наследство Евгения в случае смерти Инессы Викторовны — немаленькое.
Разругается Евгений с матерью при жизни, а та возьмет и завещает все государству. Или какому-нибудь фонду. Мать уже намекала один раз. Евгений не мог этого допустить, не должен был терять наследство. Потому что речь шла уже не о нем самом, а о сыне, Ленечке. Ради Ленечки Евгений кожу с себя живьем был готов содрать, землю есть.
Он любил сына безмерно и понимал — да, пусть он, Евгений, хоть сто раз молодой здоровый мужик, который в состоянии заработать, но выше потолка не прыгнуть. Он работник слова, а не владелец нефтяной вышки. И это в наше время, когда рост инфляции, кризисы и дефолты, будь они неладны; когда и хорошее образование, и хорошее лечение (тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог!) тоже стоят немалых денег.
Поэтому он переломит свою гордость и выслушает лишний раз свою мать.
Мать болтала около сорока минут. Евгений отвечал односложно, время от времени издавая то возгласы возмущения, то удивления. Но на самом деле его сердце было холодно, абсолютно равнодушно к проблемам, о которых говорилось.
Года полтора назад, когда дело о наследстве покойного композитора только разгоралось и пасынок завалил Инессу Викторовну исками, Евгений, как примерный сын, предложил матери (разумеется, втайне от Иры): а давай, я возьму кредит и отдам эти деньги пасынку? А ты, мама, не будешь таскаться по судам и тратить свои нервы и здоровье?
О, что тут поднялось… Мать возмутилась — как Евгений мог предложить ей такое? Инесса Викторовна была настроена на битву. К тому времени уже многие из известных людей находились на ее стороне, все возмущались скопидомством пасынка, посмевшим наехать на несчастную престарелую вдову… Вариться в том котле из судов, сплетен, бесконечных разговоров, пафосных душераздирающих криков матери было гораздо интереснее, чем сдаться.
Инесса Викторовна отказалась от предложения Евгения.
…Звонок в дверь.
— Звонят, что ли, у тебя? — встрепенулась мать. Слух у нее до сих пор был прекрасный.
— Да. Возможно, электрик. У нас то и дело пробки вылетают в последнее время, — меланхолично произнес Евгений.
— О-о… Это серьезно. Ну, не буду тебя отвлекать. Ты, главное, по пятам ходи за этим электриком, и если что — жалуйся в управу!
Мать бросила трубку.
Но это был не электрик. На пороге стоял сосед из квартиры напротив — Арсений, мужчина лет сорока пяти, высокий, худой. На его изможденном лице навсегда застыло странное выражение — смесь умиления, тоски и доброжелательности. Словом, взгляд, как у брошенного пса. Жил Арсений один и, судя по всему, сам страдал от своего одиночества, потому что при любом удобном поводе старался заглянуть к Лазаревым.