Та, кто приходит незваной
Шрифт:
Лиля – равная, Ира – нет.
С Лилей весь мир перед тобой, все моря и континенты, все страны и народы. Века и тысячелетия. Ира – это только стены квартиры.
Нет, дело не в интеллектуальности, она тут ни при чем. Все проще.
С Ирой не о чем говорить. С Лилей можно говорить без конца, о чем угодно…
Но вот как это все объяснить Ире? Да это и нельзя объяснить, и не надо: только начнешь растолковывать – смертельно оскорбишь Иру.
Лучше молчать. Молчать, как и молчал раньше, подчиняясь семейному уставу.
Ира шептала-кричала
При этом он почему-то вспомнил свою мать.
Инесса Викторовна, сколько ее помнил Евгений, всегда отличалась удивительным здоровьем. Но один раз все-таки с ней случился сердечный приступ. Года полтора-два назад… Когда только-только началась эта катавасия с ее престарелым пасынком, который подал на мачеху в суд.
Вот тогда мать слегла в больницу, и ухаживал за ней именно Евгений. Сиделок мать признавать не хотела, со всеми скандалила, помощь Иры отвергла сразу и категорично. И ее переодевал в больнице сын, ухаживал за ней, выносил утку и все такое прочее.
Дней пять это продолжалось, не больше, но у Евгения было чувство, что его – заставили. И все знакомые хвалили Женю, и врачи отмечали его самоотверженность, а он слушал окружающих, стиснув зубы, и ничего не говорил.
Его заставили.
В том случае его заставила мать. Та самая мать, которая все детство спихивала его на чужие руки, в том числе и в интернат. Теперь он, хороший сын, должен ухаживать за ней…
В случае с женой не Ира его заставляла возиться с ней, беречь. Но так надо было, потому что он – должен.
Он не хочет, но он должен успокаивать жену, подносить ей воду и т. д. и т. п. Всю жизнь Евгений был должен: государству (служа в армии, затем платя налоги), матери, жене, семье, людям, знакомым и незнакомым, работодателям и своим коллегам, публике…
Только Лиле Евгений ничего не должен был, но именно ей он и хотел служить. Его единственная радость, его счастье – Лилечка! А он почему-то обязан бросить ее, поскольку он – честный муж и отец семейства.
Почему он должен бросить то, что является его истинным наслаждением, что помогает ему жить и работать? Ради каких таких высоких истин он должен добровольно кастрировать свою душу и тело?..
Он все сделает для того, чтобы его жена и сын не нуждались, но почему он должен предать себя? А ведь он предаст самого себя, если расстанется с Лилей!
Евгений прислал Лиле эсэмэску: «Надо срочно встретиться». «Я в центре, недалеко от Садового», – написала в ответ Лиля. Она не стала перезванивать – а вдруг в данный момент Евгений не один, рядом жена? Лучше тоже написать.
Раньше о подобных вещах Лиля даже не задумывалась. Но теперь она – любовница, волей-неволей приходится осторожничать и помнить о том, что ни ее муж, ни жена Евгения ни о чем не должны
Чем-то похоже на жизнь шпионов, вынужденных все время шифроваться… И противно, и страшно – а вдруг что-нибудь да и упустишь? К тому же характер у Лили был не подходящий для шифрования. Она – открытый человек, всегда говорила то, что думает, без оглядки. При подобном характере скрываться ой как тяжело.
…Они еще перекинулись парой эсэмэсок, а через два часа встретились в метро, на одной из станций фиолетовой ветки.
– Хотел подъехать на машине, но пробки восемь баллов… – поцеловав Лилю, сказал Евгений. – Этот город уже не для жизни.
– И в метро народу полно… – пожаловалась Лиля. – Пойдем отсюда скорее.
Продрались сквозь толпу к эскалатору, потом та же толпа вытолкнула их в город, и стало чуть полегче, свободнее. Рядом – плотный поток замерших машин.
– А помнишь раньше, в советских детективах, снимали сцены погонь на авто? Сейчас, когда сплошные пробки, это фантастика почти. Ну только глубокой ночью возможно устроить погоню на московских улицах, да и то, если на дороге авария, и ночью пробка на несколько километров может растянуться, – заметил Евгений.
Середина октября – время, когда листва интенсивно опадала с деревьев, дворники едва успевали ее подметать.
– Совсем осень. И грустно, и красиво, – усмехнулась Лиля, шагая по тротуару и подбрасывая ногами жухлые листья. – Тебе Чащин звонил, что ли? Мне он по электронке написал, что при первом чтении претензий к сценарию не имеет. То есть если и попросит переделать, то самую малость…
– Да, и мне то же самое написал, – кивнул Евгений. Сегодня он был в черном, довольно длинном пальто, которое сидело на нем безупречно. Пальто распахнуто, и под ним – костюм, тоже очень хороший, явно итальянского производства. И еще эти щеголеватые ботинки…
– Господи, Женька, только сейчас заметила… Откуда ты, такой красивый? – восхитилась Лиля, не выдержала – повернулась к нему лицом, схватила его за лацканы пальто, прижалась губами к его теплой, гладко выбритой, пахнущей одеколоном щеке.
– Я из театра. Пригласили на генеральную репетицию моей пьесы. Идем, идем, нас и тут затолкают, не останавливайся, – подхватил он Лилю под руку, повлек вперед.
Они свернули на тихую улочку и теперь шли куда глаза глядят, без всякой цели.
– О-о-о… А почему меня не взял? Я же еще ни одной твоей пьесы не видела! – немного обиделась Лиля.
– Погоди. Не сердись. Я бы непременно взял тебя, но тут такое дело… – Он слегка помрачнел.
– Что-то случилось? – мгновенно напряглась Лиля.
– Ира все знает.
– Да?! Ты сказал ей?
– Не я. Она сама узнала. Залезла в мой рабочий компьютер, прочитала всю почту…
– О господи… – простонала Лиля. – Всю почту… То есть она прочитала те письма, которые ты посылал мне?
– И мои письма, и твои… Все прочитала, – кивнул он. – А потом напилась таблеток, и пришлось ей вызывать «Скорую».