Табак
Шрифт:
– С какой Ириной?
– Как «с какой»? Значит, пытаешься все скрыть? С любовницей твоего брата!
– Мне нечего скрывать! – Павел рассмеялся. – Просто я забыл о ее существовании! Так, значит, эта сплетница Варвара доложила тебе о своих подозрениях! Ну и что же? Ты считаешь Ирину своей соперницей?
– О, я не так самонадеянна!
– Глупости говоришь! – Павел нахмурился. – Ты знаешь ее?
– Знаю.
– Она но донесет на меня в полицию?
– Вряд ли! Хотя бы потому, что ты неплохо забавлял ее.
– Довольно болтать. В этой женщине есть что-то трагическое, и это заставило меня призадуматься. Может быть, на меня повлияла необычность встречи, горечь ее слов. Сейчас
– И вот эта горечь и подействовала на тебя, не так ли? Тебя взволновали ее красивое лицо, чудесные руки, золотистая, как янтарь, кожа? Что говорить, от нее исходит теплота, душевная и телесная, которая заставляет мужчин забывать о ее пороках. И все это умело переплетено с аналитическим умом, красноречием и пассивностью перед злом. Вот ты и призадумался! Браво, товарищ инструктор партизанского штаба! Я до глубины души растрогана твоей впечатлительностью!
Лила опустила голову и рассмеялась, прикрыв глаза темными от ружейного масла, огрубевшими ладонями.
– Лила! – Голос Павла пресекся от внезапного волнения. – Почему ты смеешься надо мной? Двенадцать лет я ждал этого дня.
– А зачем тебе я? – удивленно спросила она, приподняв голову.
– Затем, что в тебе воплощено все прекрасное, за что мы боремся.
– Хороший лозунг, – сказала она. – Но нам, трудящимся женщинам, не хватает утонченности полночных красавиц. Мы не умеем приукрашивать своп чувства горечью, не знаем, как превращать свою скуку в позу и развлечение. Это искусство избранных – кокоток, содержанок! Нам оно недоступно, потому что нам чужды лень, раболепие и глупость трагических женщин, которые заставляют вас «призадумываться". Но может быть, нам надо облениться и поглупеть, как они? Может быть, после победы нам лучше не строить социализм, а бегать по портнихам и парикмахерским, красить себе ногтя, вертеться перед вами в шелковых пеньюарах и прикидываться печальными и нежными до тошноты? Сейчас вы нас любите, ибо мы равны и в борьбе, и в смертельной опасности, а потом, когда буржуазные женщины начнут кидаться вам на шею, мы покажемся вам безобразными и грубыми…
– Тебе подобная опасность не грозит! – улыбнулся он.
– А может быть, грозит – почем ты знаешь? – вскипела вдруг Лила. – Красота женщины не только в гладкой коже, затуманенном взгляде или маникюре. А достоинства женщины вовсе не сводятся к уменью забавлять мужчин.
– Разве я ото говорил?
– Не говорил, но это можно было понять из твоих слов.
– Давай тогда предложим Народному суду в первую очередь заняться Ириной!
– Важен принцип, а не Ирина! Целых двенадцать лег я хранила тебя в своем сердце и ни о ком больше не думала! Вокруг меня было много мужчин, о которых можно было бы подумать, но я этого не делала. Ты понял?
Павел слушал ее затаив дыхание, с улыбкой, с радостным трепетом. Ему казалось, что сияние в глубине ее глаз разгорается, становится все ярче и ярче и заливает все вокруг.
– Не думай, что я ненавижу Ирину! – сказала Лила немного погодя. – Она мне спасла руку!
– Надо будет намылить шею Варваре, – проговорил Павел.
– Не надо. Варвара просто исполнила свой долг.
Они умолкли. Из пещеры вышел майор.
Майор сварил клейстер из муки, склеил обтрепанную от долгого употребления, распавшуюся на куски карту и вышел просушить ее на солнце. Во всей этой работе, отнявшей больше часа, в старании, с каким он припоминал рецепт изготовления клейстера и наконец вспомнил, что из муки только тогда получится хороший клейстер, когда муку заваришь кипятком, в тщательности, с какой он разрезал ножом
Майор, по-видимому, с головой ушел в свое занятие, но Лиле и Павлу показалось, что он слышал их разговор. Естественней всего было не выдавать своего смущения.
– Майор! – сказала Лила. – Вы все время с чем-нибудь возитесь. Чем вы сейчас заняты?
– А! – Майор явно притворился, что только сейчас заметил их. – Это вы? Я склеивал карту.
– Как вам понравился наш разговор?
– Я ничего не слышал. – деликатно солгал майор. – О чем же вы разговаривали?
– Так, глупости болтали.
– Продолжайте в том же духе. – Майор лукаво улыбнулся. – Глупости иногда помогают нам получше разобраться в серьезных вещах. Вы еще останетесь здесь?
– Да! – ответила Лила. – Будем печатать воззвание на гектографе.
– Не примите мою карту за лист ненужной бумаги.
– Не беспокойтесь, майор!
Он пошел к ложбинке, в которой после утренних учений отдыхали партизаны. Улыбка еще играла на его сухощавом морщинистом лице. Сидя у выхода из пещеры, он слышал весь разговор Лилы и Павла, был им взволнован и теперь от души радовался их счастью.
«Эти двое – новые люди, – думал он, – и они будут жить и творить после победы».
– Помоги мне напечатать воззвание! – сказала Лила Павлу, когда майор скрылся из виду. – Ты когда-нибудь работал на гектографе?
– Нет! – ответил Павел. – Но ты меня научишь.
Они вошли в пещеру, заваленную штабным багажом – тюками, кожаными сумками и рюкзаками. В глубине на заботливо расстеленном полотнище стояли небольшой батарейный приемник, керосиновый фонарь и пишущая машинка. Когда отряд выступал в поход или объявлялась тревога, тюки и сумки быстро навьючивались на двух ослов, которые паслись поблизости. Упаковку и погрузку багажа майор обдумал сам до мельчайших подробностей. У входа в пещеру было достаточно светло, чтобы там работать. Лила достала из папки лист восковки и рукопись воззвания, которое написала несколько дней назад.
– Ну а хоть писать на пишущей машинке ты научился? – спросила она.
– Хоть этому научился! А ты умеешь обращаться со всеми видами оружия и управлять автомобилем и мотоциклом?
– Велико дело! Если хочешь, могу тебя поучить. Ну, а чем еще ты собираешься похвастаться?
Павел подошел к Лиле и обнял ее. На них нахлынули воспоминания о тех днях, когда они вот так же беззаботно шутили друг с другом. Соединявшая их любовь еще глубже проникла в их души. Теперь она находилась в полной гармонии с тем, за что они боролись.
Лила ответила на объятие страстным поцелуем. Но спустя мгновение оттолкнула Павла и проговорила строгим тоном:
– Чтобы этого больше не было!
– Почему? – спросил он, упиваясь свежим благоуханием трав и сосновой смолы, исходившим от ее волос.
– Потому что мы здесь не для этого. Подумай, как огорчились бы товарищи, если бы нас увидели. Вот останемся живы, после победы на все будет время.
– На все ли? – Павел с грустью смотрел на нее. – А если не останемся живы?
– Вот это в тебе и плохо! – рассердилась Лила. – Ты привык только брать от жизни, ничего не упуская. А ты подумай о людях вокруг нас… о Лукане, майоре, Варваре… Для них нет ничего, кроме самопожертвования и партийной работы.